Лассе Вирен - Золоченые шиповки

В Мюрскюля, после кросса в Калайоки, я носился точно молодой теленок: опухоль на щиколотке прошла, и, хотя стопу приходилось ставить несколько иначе, чем обычно, я не чувствовал боли. Однако именно в этой иной постановке ноги и заключалось начало зла: нога перенапрягалась, и в результате бедро получало необычно большую нагрузку.

Что это означало на практике, я узнал очень скоро.

15 мая я отправился на лагерный сбор ведущих спортсменов страны, который проходил в Виерумяки. Еще утром я бегал как только душа желала, а к вечеру уже не мог ступить на больную ногу. Пришлось сделать обезболивающий укол. Два дня я с грустью наблюдал, как остальные спортсмены тренируются на прекрасных лесных тропинках Виерумяки, а на третий попытался последовать их примеру, однако нога сильно болела, и мне пришлось отказаться от своего намерения.

Вечером у нас был банкет. Я сидел за столом, положив больную ногу на здоровую, когда мне предложили выйти на сцену и сказать несколько слов. Я быстро поднялся из своего не совсем обычного положения и сразу почувствовал такую боль в бедре, что искры посыпались из глаз. Пробираясь к сцене, я улыбался, хотя уже понимал, что дело худо.

Конец мая и весь июнь прошли в сражении с болезнью бедра. Я ездил в Кархула к моему массажисту Эмо Уккола, принимал физиотерапию в больнице Ориматтила, бывал на консультациях у моего врача Пекки Пелтокаллио в Хельсинки – словом, уделял процедурам больше времени, чем прежде тренировкам или соревнованиям. Эма Уккола через день массировал мне ногу, а, кроме того, всю первую половину июня я ежедневно, кроме субботы и воскресенья, получал специальные процедуры.

В этот трудный июнь 1974 года мне пришлось бежать 10 000 метров, и я впервые за свою спортивную карьеру сошел с дистанции. Забег проходил на Олимпийском стадионе в Хельсинки. На соревнованиях в Ювяскюля мне все же удалось закончить десятикилометровую дистанцию с временем около 28.52, причем первую половину я прошел примерно за 13.55, а 3000 метров в Турку – за 8.00,4. На большее я был не способен.

В июле я практически не принимал участия в соревнованиях. Первенство Европы в Риме приближалось с каждым днем, а о тренировках на скорость не могло быть и речи. Случалось, я пробегал всего 6–12 километров в день. А в это время лучшие европейские бегуны шлифовали отдельные элементы своего мастерства, доводя его до совершенства. Обо мне же никто ничего не говорил. Некоторые, очевидно, принимали это молчание за начало психологической войны. На самом же деле я был в ту пору наполовину калекой.

В середине июля мы вместе с тренером Ролле Хайккола удрали далеко в Лапландию, в Саариселькя. Однако четырехдневное пребывание за Полярным кругом принесло лишь разочарование. Солнце садилось в полночь, всего на несколько минут, что изумляло туристов, но не меня. Под хваленым мягким мхом прятались камни, которые совсем не подходили для бегуна-полуинвалида.

Поэтому мы перебрались в окрестности Вуокатти, где почва была достаточно мягкая. В Вуокатти я пережил первый душевный кризис из-за травмы. Не успел начать бег, как сразу появились сильные боли в бедре, и я поклялся забросить свои шиповки на дно озера. Когда Ролле стал массировать мне ногу, разозлился и на него: «У тебя такие когтищи, что вонзаются мне в мышцы!» Я пыхтел и ворчал, хотя вообще-то никогда не теряю самообладания.

Ролле понял мое состояние и оставил одного. Я притих и успокоился. Вечером Ролле заявил: «Договорились: ты не жалуешься, а я ни о чем тебя не спрашиваю!» Это было единственное средство отвлечь мое внимание от больной ноги.

Тренировки в беге с ускорениями я начал впервые за лето все же в Вуокатти. Это очень важный вид тренировок для обретения хорошей формы, в чем я уже успел убедиться. И результаты не заставили себя ждать. 1 августа я пробежал в Турку 5000 метров за 13.30,6, на соревнованиях «Калева» в Ювяскюля – 10 000 метров за 28.33,4 и затем в Оулу – 1500 метров за 3.44,7. И когда на легкоатлетическом матче Финляндия – Швеция я пробежал в Хельсинки 10 километров, солируя на всей дистанции, за 28.30,5, то разрешил себе наконец улыбнуться.

«Не все еще потеряно»,– думалось мне, хотя соревнования на первенство Европы в Риме приближались с катастрофической быстротой.

Я оставался загадкой для самого себя, даже когда за несколько дней до начала первенства Европы кружил по тренировочному полю. Рассматривал массивные памятники на римском мраморном стадионе и прикидывал, каким буду в забеге на 10 километров, который состоится в день открытия соревнований: пятым, шестым или последним? О большем не смел и мечтать. Вера в себя была исчерпана почти до конца из-за травмы ноги.

Благодатное тепло римской осени – в тени градусник показывал 30–32 градуса – целительно влияло на мое бедро. Я не чувствовал ни болей, ни покалываний и поэтому был в состоянии продолжить сведенные до минимума тренировки по отработке ускорений. От тренировок повышенной интенсивности я вынужден был вообще отказаться.

К счастью, для участников бега на 10 километров не было отборочных соревнований, и вся многочисленная компания отправилась в путь одновременно. Ясно помню этот забег: никто не осмеливался лидировать и задать тон бегу, никто не делал рывков, никто не проявлял инициативы, хотя километр за километром оставался позади.

Только позже я догадался, почему темп был такой низкий и забег прошел ровно и спокойно почти до конца дистанции. Очевидно, бегуны следовали за мной, не осмеливаясь вступить в открытое единоборство. Я был заведомым фаворитом в их глазах – они ведь ничего не знали о моей травме! Многие из них были в такой спортивной форме, что наверняка могли бы бежать быстрее, но моя мюнхенская слава пугала их.

А я, в свою очередь, боялся за травмированную ногу, которая на пятом километре начала давать о себе знать. «Еще круг – пока держусь, еще круг – пока держусь…» – твердил я про себя, как слабоумный. Затем боль в бедре притупилась, но я все же не решился воспользоваться этим для рывка и продолжал бежать осторожно.

Мы уже успели пройти 9 400 метров, прежде чем один из нас осмелился «попробовать палкой лед». Это был крепкий бегун из ГДР Манфред Кушман, который за 600 метров до финиша предпринял мощный спурт. Кушман не мог больше ждать или, возможно, чувствовал себя увереннее, чем остальные.

Шесть других бегунов, в том числе и я, бросились вслед за Кушманом. Единой группой мы прошли вираж и вышли на предпоследнюю прямую. Тогда-то я и обнаружил, что не смогу бороться за победу; не было сил и тактический арсенал оказался исчерпанным.

Финишную линию я пересек грудь в грудь с норвежцем Кнутом Бьёре и советским бегуном Николаем Пуклаковым – мы все пришли с одинаковым временем. Кинокамера установила, что я был последним из троих и, следовательно, занял седьмое место в соревновании.