Клаус Фритцше - Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Экзаменационный полет из Эрфурта в Пархим прошел с фарсом. Моими успехами я не был доволен, но экзаменатор — старший лейтенант из соседней роты, поздравил меня после посадке на аэродроме приписки со сдачей практического экзамена. Возможно ему было приказано никого без необходимости не заваливать, а может быть принимать во внимание и то, сколько на обучение было потрачено одного только горючего.

Моя надежда на перевод в школу полетов по приборам провалилась. Я и еще два товарища с нашего курса были вызваны к командиру роты. Тот выстроил нас по стойке смирно и объявил: « С сегодняшнего дня вам присваивается звание унтер-офицеров, и вы остаетесь здесь нести службу в качестве помощников преподавателей по обучению бортрадистов .»

Боже мой! Я этого совсем не хотел. Повернувшись ко мне, шеф добавил: « А Вы, Фрицше, отправляетесь завтра в Нордхаузэн в КОНВАЛЬ, группу курсантов на обучение получите по возвращению».

КОНВАЛЬ, это сокращение невероятно длинного слова, которое без сомнения могли придумать только немецкие военные бюрократы, На русский язык трудно перевести: Kriegs-Offiziers-Nachwuchs-Vorauswahl-Lehrgang (например: Курс по предварительному побору кандидатов в офицеры на период военных действий).

Будучи некогда курсантом низшей ступени школы бортрадистов, я стал теперь сам инструктором. Никаких желтых петлиц на воротнике, летный персонал второго класса… Так я реагировал на свое положение. Каждый «приличный» человек обрадовался бы увеличению времени пребывания вдали от зоны боевых действий. Но я был разозлен тем, что должен был теперь неопределенное время «бездельничать» в тылу. Мысли о том, что мы можем проиграть войну, не находили в моей голове места. Моей целью была и оставалась карьера кадрового офицера технической службы Люфтваффе (инженер-офицер).

Следующие месяцы проводил я теперь с тем, что преподавал группе кандидатов на бортрадистов из 20 человек основы этой профессии. При этом я осознанно наслаждался привилегиями, которыми мог располагать унтер-офицер. Будучи курсантами школы бортрадистов, мы располагались по 12 человек на помещение, которых было по три друг над другом. А находясь на должности командира отделения, мы поселились в комнате с площадью 15 кв. метров всего вдвоем. Одного солдата отделения я мог назначать своим уборщиком. За это он получал 5 марок в месяц и освобождался от внутренних обязанностей (уборка помещений и туалетов). Но его задачей было поддержание в порядке помещения и снаряжения своего унтер-офицера. Кроме этого я каждый день мог по окончании службы оставлять расположение и возвращаться обратно только к полуночи. Однако этой привилегией я пользовался редко.

«Муки» рекрутства и первых недель в школе ВВС были в моей памяти еще достаточно свежи. Как унтер-офицер, я обладал достаточной властью, чтобы свои страдания отыграть на курсантах моего отделения. Но от этого я был далек. Попытка требовать дисциплину и успехи в учебе не посредством запугивания наказанием, а личным примером командира, мне, 19-летнему, в определенной степени удалась. Мое отделение держалось образцово и это нравилось даже командиру роты, но такой успех отнюдь не устраивал бывалых фельдфебелей и унтер-офицеров нашей роты. Молодого унтер-офицера они считали вредней выскочкой, и раскладывали ему всякие камни преткновения.

А то, что я со своей стратегией выступал против законов военной дисциплины, понятно мне стало намного позже. Когда я в начале апреля 1943 года вернулся с курса школы офицеров командир роты, капитан Рамзауэр, встретил меня со словами: «Побыстрее приведите свое отделение в порядок. Никто другой не может с ним справиться».

Привыкнув к моему «мягкому» режиму, отделение во время моего отсутствия успешно оказывало пассивное сопротивление «жестким» методам дисциплины.

Наибольшую радость инструкторам доставляло прибытие на аэродроме цистерны с бензином. Тогда некоторое время инструкторы поднимались ежедневно. В самолетах типа Junkers W34, Focke-Wulf «Weihe» и Coudron 444 инструктор во время взлета и посадки занимал место второго пилота. И если ученики достигали определенного уровня подготовки, тогда инструктору не приходилось постоянно находиться с ними, занимаясь у рации. Через наушники второго пилота можно было осуществлять внутреннюю связь и, соответственно, отдавать необходимые распоряжения. А если удавалось уговорить пилота мне передать штурвал, то я достигал верхней точки блаженства. Во время занятий планеризмом, я освоил основные положения техники пилотирования. Поэтому с удержанием самолета на заданном маршруте и на определенной высоте проблем не возникало. Должен признаться, что таким образом я относился к своим обязанностям инструктора с недопустимым пренебрежением. А то, что курсанты вместо того, чтобы усердно заниматься практикой связи, больше наслаждались природой с высоты птичьего полета, никого не тревожило. Начальство нас не могло видеть. Мы были в воздухе!

Оглядываясь назад, не могу не восхищаться таким сознательным унтер-офицером Клаусом Фритцше, для которого радость вести самолет оказывалась на шкале оценки намного выше, нежели боевая задача — готовить новых бортрадистов для фронта.

Не менее удивляюсь сегодня, что наступившие к концу 1942 года неудачи нашей армии на Восточном фронте у нас не вызывали никакой паники. Мы успокаивали себя мыслями, что зимой еще немного отступим, ну а с началом лета ударим с новой разрушительной силой.

Некоторые двухмоторные самолеты Junkers Ju 86, приписанные к школе бортрадистов, были переоборудованы для зимних условий и для них составлены экипажи, которые должны были осуществлять полеты для сброса грузов нашим окруженным войскам в Великих Луках. В сводках Вермахта это называлось «Снабжение для опорного пункта В.Л.». Слово «окруженные» там отсутствовало. Просьба в адрес командира роты о распределении меня для этой операции осталась без ответа.

Невероятно, какие же наивные представления я имел о боевых действиях в России. Ни один из этих самолетов не вернулся на наш аэродром, а о судьбе экипажей я больше никогда ничего не услышал. Транспортная авиация немецких ВВС во время захвата острова Крит понесла тяжелые потери, и вот теперь фронтовые задачи легли на плечи ветеранов — Ju 86. [10] Стандартным транспортным самолетом немецких ВВС во время войны с СССР был Ju 52. И действительно, во время операции на острове Крит много самолетов этого типа были потеряны как в воздухе, так и при посадках на захваченные аэродромы, испещренные воронками от взрывов — О.К.

Я все еще продолжал оставаться «бессовестным»: Задачи инструктора без труда мог выполнять и инвалид. Поэтому я задавал себе вопрос: «Почему войска на фронте не пополняют молодыми и здоровыми солдатами?» Я продолжал писать рапорты на имя командира школы и просил в них об отправке на Восточный фронт. Ненормальный? Да. Но таких ненормальных было не так и мало.