Александр Панцов - Мао Цзэдун

В августе он объявил: «Главной линией на сегодня является промышленность. Вся партия, весь народ занимаются вопросами промышленности» 249. Ему почему-то в тот момент показалось, что «продовольственная проблема уже решена и поэтому можно высвободить руки», чтобы «как следует» заняться металлургией 250. Люди включились в кампанию «за большее число мартенов». В стране развернулась «битва за сталь». Приняла она совершенно чудовищные формы. Повсеместно, в деревенских и городских дворах, на спортивных площадках, в парках и скверах возводились кустарные домны. В них взрослые и дети тащили все, что могли: стальной и железный лом, дверные ручки, лопаты, домашнюю утварь, совершенно не представляя себе, что мелкие по размеру печи, созданные кустарным способом, никакой настоящей стали дать не могли. Невежество было возведено в ранг добродетели.

Знающие инженеры молчали, а если бы и возражали, их все равно никто бы слушать не стал. И в первую очередь — Мао. Интеллигенты давно уже раздражали его, а во время «большого скачка» особенно. Он, выходец из крестьян, долгие годы проведший в лесах Цзянси и пещерах Шэньси, вообще относился к городу с подозрением. Поэтому, начав «скачок», провозгласил: «Интеллигенция должна капитулировать перед лицом трудового народа. Интеллигенция в некоторых отношениях совершенно безграмотна» 251. Какие уж тут после этого могли быть возражения со стороны инженеров?

По требованию Мао кампанию по выплавке стали возглавил сам премьер Чжоу, взявшийся за выполнение этой задачи с особым рвением. К середине сентября сталь варили более 20 миллионов человек, а в октябре — уже 90 [131]. Соответственно всего за месяц доля металла, выплавлявшегося в «дворовых печах», возросла с 14 процентов до 49! В кампании приняли участие крестьяне, рабочие, учителя, студенты, учащиеся начальных и средних школ, врачи и медсестры, продавцы и бухгалтеры. В общем, все, кто только мог. Над городами и деревнями поднимались столбы черного дыма, из репродукторов то и дело неслась боевая песня «Обскачем Англию, Америку догоним».

И вскоре стало ясно: задание «великого кормчего» будет выполнено. К концу года Китай произведет 11 миллионов тонн металла! Сам Мао был поражен. «Если эти маленькие доменные печи могут на самом деле дать такое огромное количество стали, — рассуждал он в кругу близких к нему людей, — почему иностранцы строят такие гигантские сталелитейные заводы? Неужели они действительно настолько глупы?» 252

Ответ на этот вопрос он получил очень скоро. Металл, выплавленный в кустарных домнах, никуда не годился, и никакой сталью его назвать было нельзя. И хотя Мао и полагал, что «человек необразованный сильнее образованного» 253, обмануть технический прогресс ему не удалось.

Главная же трагедия заключалась в том, что в погоне за призраком «большого скачка» в промышленности китайское руководство ослабило внимание к зерновой проблеме. Все, кто мог плавить сталь, были брошены на ее производство. Уборка риса и других зерновых легла на плечи женщин, стариков и детей. И хотя работали они без выходных, собрать весь урожай не смогли. В то же время начальство, боясь гнева Мао, повсеместно рапортовало о грандиозном росте объемов сельхозпродукции, посылая наверх дутые цифры. «Некоторые товарищи говорили, что зерновых собрано более 500 миллионов тонн, другие — что собрано 450 миллионов тонн, — вспоминал министр обороны КНР Пэн Дэхуай. — …Председатель Мао предложил официально опубликовать цифру 375 миллионов тонн» 254. На самом же деле собрано было 200 миллионов, только на 5 миллионов больше, чем в 1957 году 255. В результате, когда пришло время расплачиваться с государством, у крестьян изъяли практически все. Деревня вновь, как и в 1955 году, встала перед проблемой голода. Мао, однако, признавать наличие кризиса не хотел и обращаться за помощью ни к кому не спешил. А потому все обязательства по поставкам зерна за границу выполнил, только бы не дать «заморским чертям» заподозрить его в ошибках. Это, конечно, тяжелейшим образом сказалось на положении с продовольствием на внутреннем рынке.

Более всего Мао, разумеется, не хотел просить помощи у Хрущева. Для него это было бы наистрашнейшей «потерей лица». В самый разгар «большого скачка», 31 июля 1958 года, тот неожиданно прилетел в Пекин с неофициальным визитом, и Председатель вынужден был принимать его, специально для этого приехав из курортного Бэйдайхэ. Мао на этот раз был с Хрущевым не просто груб, он весь пылал злобой, которую не всегда мог сдерживать.

Дело заключалось в том, что за десять дней до приезда Хрущева посол Юдин, только что вернувшийся из очередного отпуска, передал ему предложение советского руководства о строительстве совместного с КНР военно-морского флота на Тихом океане. Это предложение было сделано в ответ на просьбу китайской стороны об оказании ей Советским Союзом помощи в создании ее собственного ВМФ. Мао очень надеялся, что Хрущев откликнется на его просьбу, но ошибся. Тот предложил нечто иное. Причем даже не удосужился разъяснить послу, на каких принципах этот объединенный флот будет организован. И когда Мао начал интересоваться, будет ли этот флот неким советско-китайским «кооперативом» и кто будет им управлять, посол не знал, что ответить. Конечно, Мао был возмущен, тем более что за 4 месяца до того в Китае получили письмо от министра обороны СССР Малиновского, в котором содержалось еще одно обращение советского правительства — о совместном сооружении в КНР радиолокационной станции слежения за перемещением кораблей советского Тихоокеанского флота 256.

Мао и другие китайские руководители расценили оба советских предложения как нарушение суверенитета Китая. Особенно негодовал сам Мао Цзэдун, немедленно вспомнивший обо всех обидах, нанесенных ему когда-то Сталиным. Он заявил послу, что Китай никогда более не пойдет на создание на своей территории иностранных военных баз, подобно Порт-Артуру. А когда тот робко заметил, что в таком случае было бы «желательно», чтобы эти вопросы «ввиду их важности» были обсуждены Мао и Хрущевым лично, выразил сомнение в целесообразности такой встречи 257.

Вот поэтому-то Хрущев и прибыл в Пекин. Вместе с Малиновским и некоторыми другими руководителями Министерства обороны, МИДа и ЦК КПСС. И был очень расстроен. Ссориться ему не хотелось, да к тому же он не понимал, с чего вдруг Мао так разозлился. Он-то ведь ничего плохого в виду не имел. Просто считал, что совместные флот и радиолокационная станция «в общих интересах» СССР и КНР 258.

Поняв, в чем дело, он тут же снял свои предложения. «Вопрос не существует, — сказал он. — Это было недопонимание… Давайте запишем: вопроса не было, нет и не будет» 259. Но Мао долго не мог успокоиться и выражал негодование самым причудливым образом.