Александр Жевахов - Кемаль Ататюрк

Кемаль медлит с принятием окончательного решения. 29 сентября, после приватных бесед с Франклен-Буйоном, он наконец дает согласие. Он лично соглашается с принципом перемирия вопреки мнению всех, гражданских и военных депутатов, кто кричит: «На Стамбул!» Он покидает «Белый дом» Гёзтепа, Латифе не сопровождает его. Их близость очевидна: молодая женщина теперь подруга гази, но отказывается стать его любовницей. А Кемаль выдвигает «свои принципы»: он поклялся, что не женится до тех пор, пока не добьется своей главной цели. Латифе, в свою очередь, тоже говорит о своих принципах, даже если они плохо маскируют ее амбиции. Юная женщина отвечала офицерам, предлагавшим ей руку и сердце: «Я выйду замуж только за самого главного мужчину в стране!» «Но это султан!» — воскликнул один из них. «Ну что ж, тогда я выйду замуж за него!»

Переговоры о перемирии проходят на берегу Мраморного моря, в пригороде Муданьи: с одной стороны — Харингтон, Шарпи и Монтелли, с другой — Исмет. Командующий Западным фронтом был назначен главой турецкой делегации. Этой чести он был удостоен не потому, что имел опыт подобных переговоров с болгарами в 1913 году. Кемаль доверил ему эту миссию, так как был уверен, что Исмет будет точно следовать его указаниям и не проявит никакой неуместной инициативы.

Всем журналистам, поспешившим в Измир взять интервью у Кемаля, всем военным и дипломатам гази заявил: Восточная Фракия вплоть до реки Марица должна принадлежать Турции, а греки должны эвакуироваться оттуда в течение тридцати дней после заключения перемирия.

Переговоры превратились в дуэль между Харингтоном и Исметом: и тот и другой принадлежали к касте военных, тех, кто любит вести переговоры. «Вы хотите Стамбул, — заявил Харингтон, — но этим городом очень сложно управлять». Исмет улыбается в ответ: «Мы сможем справиться, ведь это наша страна».

Упрямый Харингтон не собирается уступать туркам. Исмет тогда получает приказ Кемаля прибегнуть к угрозе: турки готовы начать наступление. И Кемаль не блефует. Он только что подтвердил Национальному собранию, что страна хочет жить в мире, что настал час для развития и процветания родины. Но если нужно вступить в бой в последний раз, турки будут сражаться. 7 октября Монтелли и Шарпи соглашаются с требованиями турок. Тогда Харингтон покидает стол переговоров; вернувшись через два дня, он делает последнее предложение: союзники временно оккупируют Фракию, а турки покинут свои позиции на Дарданеллах и полуострове Измит. В результате на шестой день переговоры зашли в тупик. Возобновление враждебных отношений неминуемо: тогда как Дамат Ферит-паша и король Константин признали свое поражение, причем первый бежал в Ниццу, а второй отрекся от престола, Лондон дает несколько часов Харингтону, прежде чем открыть огонь по туркам.

Всё решается в Анкаре Кемалем, довольным, что отказался возглавить турецкую делегацию на переговорах, а, напротив, остался сдерживать волнения парламентариев, спешивших давать ему советы. Кемаль внимательно перечитал отчеты и телеграммы, присланные ему Исметом. В одной из телеграмм от Франклена-Буйона его внимание привлекла одна фраза: Франция поддержит требования турок на предстоящей мирной конференции.

10 октября он телеграфирует Исмету, требуя подписать договор о перемирии. Кемаль принял решение; он повторяет дословно то, что заявил в Национальном собрании на прошлой неделе: «Миссия нашей армии завершена. Теперь необходимо урегулировать проблемы дипломатическим путем». Возмущенные парламентарии вопят о том, что у них украли победу.

11 октября 1922 года в 6 часов утра перемирие было подписано в Муданье. Мудрос и Севр остались позади! Но окончательный мирный договор еще не подписан, и Стамбул остается оккупированным.

Через пять дней Кемаль прибывает в Бурсу. Город, избежавший разрушения войной, устроил ему восторженную встречу: население Бурсы воздавало должное генералу.

В зале «Востока», большого кинотеатра Бурсы, собрались семьсот сирот, прибывшие из Стамбула, их окружают взволнованные преподаватели и преподавательницы, все в черном. А на сцене — военные командиры: Февзи, Исмет, Кязым Карабекир, приехавший с другого конца Анатолии, все они в парадной форме. Только Мустафа Кемаль предпочитает охотничий костюм, в каком он был в Анкаре.

Кемаль застыл в торжественной позе перед огромным турецким флагом. Все участники взволнованны, женщины плачут. Наконец он обращается к присутствующим: «Мы выиграли великую битву, необычайно тяжелую и сложную. Тем не менее это еще ничего не значит, если вы не придете на помощь, чтобы выиграть сражение за образование». Кемаль поворачивается к мужчинам: «Если отныне женщины не станут принимать активного участия в жизни общества, если мы не изменим радикально наши обычаи, мы никогда не добьемся подлинного развития. Мы останемся навсегда позади, неспособные общаться на равных с цивилизацией Запада». Под бурные аплодисменты Кемаль продолжил: «Оставайтесь самими собой, но сумейте взять у Запада то, что необходимо для жизни цивилизованных людей. Пусть в вашу жизнь войдут наука и новые идеи; в противном случае Запад поглотит нас».

Вслед за Кемалем другие генералы, а за ними интеллектуалы из его окружения выступили с короткими речами, а затем происходит удивительная сцена. Сидящие на сцене и в зале смешались, Стамбул и Анатолия соединились, преподаватели, учащиеся, военные, рядовые и герои войны слились в шумную, беспорядочную толпу, и только ходжи, начав читать молитву, восстановили тишину. А за стенами кинотеатра дул резкий, горячий ветер. Вооруженная борьба завершилась; начинается другая война.

28 октября 1922 года Фредерик Гадмер отплывает из Марселя в Стамбул. Его направляет в Турцию Альберт Кан [42] Альберт Кан (1860–1940) — французский банкир и филантроп, известный своим проектом создания «Архивов планеты». С 1909 по 1930 год он собрал первую в мире коллекцию цветных фотографий (72 тысячи) и 170 тысяч метров кинопленки о 50 странах мира. Разорился во время экономического кризиса 1929–1930 годов. — Прим. пер. для пополнения своих знаменитых «Архивов планеты». В течение трех месяцев Гадмер снимал Стамбул, Фракию и Анатолию, затратив 2200 метров пленки.

За двадцать лет с начала XX века столица Турции сильно изменилась, причем некоторые даже критиковали происходящие перемены. Например, Луи Бертран жаловался, что после 1908 года «на Большом базаре в Константинополе шум сотен швейных машинок стал несносным». Камера Гадмера снимает один квартал за другим, демонстрируя современный город, европейский квартал Пера и главную улицу, неумелую копию Больших бульваров Парижа. Но это лишь небольшой островок в общем ансамбле, сохранившем национальные традиции. Женщины редко встречаются на улицах, а когда появляются, то их лица и фигуры скрыты чадрой. Горожане передвигаются в основном пешком или на двуколках, изредка можно увидеть трамвай. Камера Гадмера, запечатлев современный Стамбул, высветила тот урон, что был нанесен столице Первой мировой войной и войной за независимость. Главная улица Пера пуста, а активность порта Стамбула снизилась на две трети с 1914 года.