Борис Грибанов - Фолкнер

Он окунулся с головой в мир английских поэтов-романтиков — Шелли, Китса, Колриджа. Душевному состоянию Уильяма Фолкнера импонировал провозглашаемый ими уход от жизни в возвышенные сферы духа, в мир античной красоты, в мир героического и прекрасного.

Увлечение чужими стихами неминуемо влечет за собой желание писать собственные. Это случилось и с Фолкнером. Он стал застенчив, менее общителен, перестал принимать участие в спортивных играх сверстников, меньше стал уделять внимания школе, часто пропускал уроки, посещая только те предметы, которые его интересовали. Он много читал, по-прежнему без разбора, гулял по окрестностям Оксфорда, предаваясь смутным мечтаниям, подолгу сидел над листом бумаги, стараясь уложить в стихотворные строчки туманные образы, мелькающие в его голове.

Конечно, была в его стихотворчестве и банальная юношеская поза. Впоследствии он сам довольно откровенно написал об этом — как всегда, с изрядной долей иронии по отношению к самому себе, он признавался, что начал сочинять стихи, чтобы добиться успеха у девушек, за которыми тогда ухаживал, и «ради юношеской позы показать, что я „отличаюсь“ от других жителей маленького городка».

Вероятно, и это стремление к самоутверждению сыграло свою роль — трудно не верить самому Фолкнеру, хотя он и любил мистифицировать журналистов, бравших у него интервью, и посмеиваться над ними. Однако достаточно хорошо известно, что только из позы, только из юношеского стремления утвердиться как личность поэты никогда не рождались. Значит, было и другое, гораздо более существенное — бескорыстное и искреннее увлечение поэзией. Много лет спустя, говоря о книге своих стихов «Зеленая ветвь», опубликованной в 1933 году, Фолкнер подчеркнул: «Она была написана в то время, когда пишут стихи, — в семнадцать, восемнадцать, девятнадцать лет, — когда пишешь стихи просто ради удовольствия писать стихи и не думаешь о том, чтобы их напечатать, это приходит позднее».

«Оксфорд был столь же идеальным местом для занятий литературой, как и любой другой городок Юга. Там не было никого, кто стал бы возвеличивать подающего надежды автора, и никого, кто стал бы делать из него жертву, не было компании, по отношению к которой нужно было выглядеть оригинальным и умным и с которой нужно говорить о великих произведениях, которые собираешься когда-нибудь написать. Там не было никого, кроме меня, с кем Уильям Фолкнер мог обсуждать свои литературные планы и надежды». Эти слова принадлежат человеку, которому Уильям Фолкнер оказался очень многим обязан. И появился этот человек как раз тогда, когда был действительно нужен юноше Фолкнеру, мучительно нащупывавшему свой путь в жизни и в литературе.

Филипп Стоун был потомком одной из самых старинных семей Оксфорда, богатой своим прошлым, своими традициями, участием в Гражданской войне в рядах армии конфедератов. Его отец генерал Стоун был адвокатом и видной политической фигурой в штате Миссисипи. Своего сына Филиппа генерал Стоун готовил тоже к юридической карьере, надеясь, что тот со временем займет его место в семейной адвокатской конторе. Отец считал, что сын должен получить самое лучшее образование. Справедливо полагая, что университеты в южных штатах страдают некоторым провинциализмом, генерал Стоун решил, что Филиппу полезно будет поучиться на Севере, и отправил его в Йельский университет. Окончив его, Филипп вернулся, чтобы изучать право в Миссисипском университете в родном Оксфорде.

Семьи Стоунов и Фолкнеров были издавна близки между собой. Достаточно сказать, что дед Фила Стоуна сражался вместе с прадедом Уильяма Фолкнера под командованием генерала Форреста. «Наши семьи, — вспоминал впоследствии Фил Стоун, — были дружны на протяжении поколений, и я знал о существовании Уильяма, но он был мальчиком, на четыре года младше меня. Поэтому я не сталкивался с ним до лета 1914 года». В то время Филиппу Стоуну был 21 год, а Уильяму Фолкнеру 17 — разница в этом возрасте весьма существенная.

Кроме того, Фил уже окончил один университет, побывал на Севере — в Нью-Хейвене и в Нью-Йорке. А самое главное для Уильяма — Фил Стоун был литератором, он гораздо больше интересовался поэзией, нежели уголовным или гражданским правом. Вот и случилось, что Мисс Мод поведала своей подруге, матери Фила Стоуна, что ее сын Билли не знает, что ему делать со своими стихами, и вообще не понимает, хороши ли они, потому что в Оксфорде никто ничего в стихах не понимает.

В результате в одно из воскресений Фил Стоун появился в доме Фолкнеров. Билли застенчиво вытащил свои стихи и принялся их читать. Стоун, по его собственному признанию, был удивлен и взволнован. «Любой мог увидеть, что у него настоящий талант. Это было совершенно очевидно». С этого началась их дружба, в которой Фил Стоун взял на себя роль ментора, а семнадцатилетний Уильям Фолкнер с восторгом принял роль ученика.

Они много гуляли вместе по Оксфорду и его окрестностям, один из их излюбленных маршрутов пролегал на запад, по Юниверсити авеню, потом они огибали университетский городок и направлялись на северо-восток через леса, вдоль рва, ведущего к родовому дому Стоунов на Колледж Хилл Роуд.

Молодые люди, влюбленные в поэзию, остро воспринимали красоту окружающей их природы. Фил Стоун вспоминал: «Мы оба чувствовали, что Оксфорд и окружающая его природа сделали уже достаточно для человека, дав ему возможность жить здесь. Из любой части Оксфорда достаточно пройти совсем недалеко, чтобы очутиться в бесчисленных уголках, где можно найти нетронутые места и где звуки так называемого прогресса человечества доносятся только как призрачные звуки издалека. Там есть тенистые рощи серебряно-белых буков, где родники журчат у подножия холмов и солнечные лучи просвечивают сквозь листву и где нет никого, кроме птиц. Там есть мягкие, устланные сосновыми иглами холмы, белые весной от цветущего кизила. Там есть гряды холмов, уходящие вдаль, синие, пурпуровые, бледно-лиловые и сиреневые на солнце холмы, на которые вы можете смотреть день за днем и год за годом и никогда не увидеть одинакового света, тени и красок».

Фил Стоун вспоминал и о том, как поэтически воспринимал мир юноша Фолкнер: «Однажды весной мы гуляли за городом, милях в четырех, и леса были украшены цветущим кизилом — белым, сверкающим! Я сказал Биллу что-то насчет того, что деревья выглядят как девушки, он кивнул головой, на минуту задумался и потом сказал: „Если бы я был господом богом, то весной каждая девушка-блондинка имела бы платье цвета яблони“.

Можно ли после этого удивляться, что, когда Фолкнер впервые попал в Нью-Йорк, он писал их общему приятелю Старку Янгу, что он „жалеет все эти миллионы живущих здесь людей, потому что они не живут в Оксфорде“.