Андрей Сахаров - Степан Разин

Чисто и небогато одетый, но в дорогом отцовском оружии, с утра уже хвативший чарку, Степан говорил голутвенной ватаге на черкасской площади, что настало время самим решать все дела на Дону:

— Хватит, натерпелись мы власти атамановой да старшинской. Старшина норовит стакнуться с Москвой. Ей бы только жалованье государево да покой, а мы хочем служить свою службу великому государю, боронить его украйны, идти походом на бесерменские земли, добывать себе зипунов, а то обносились и запаршивели вовсе голутвенные казаки.

Слушали голутвенные люди речи Разина, хмелели еще больше от его слов, вопили, что готовы они идти со Степаном Тимофеевичем к турецким берегам, а заодно уж вот-вот расправятся с изменной старшиной.

Хмелел от своих речей и сам Степан. Хватит, отсиделся он на печке, теперь дастала и его пора. Чем он хуже прежних казацких атаманов Наума Васильева, или Михайлы Самаренина иди самого войскового атамана многоопытного да трусливого Корнилы Яковлева? Хватит ему выжидать и присматривать из-за угла, спрашивать на каждый шаг изволения Войскового круга. Он сам себе и атаман и круг. Да разве можно теперь жить по старому, когда вся Русь, весь Дон раскололись надвое, когда вольных казаков правят и ловят как зверей, когда любой воевода может за здорово живешь повесить казацкого атамана?

Горька ему стала милость воеводская. Не мог забыть Разин крик и издевку князя Долгорукого. Смутно теплилась мысль при случае достать воеводу, свести с ним старые счеты.

А голытьбы в Черкасске все прибывало. Говорили, что собирал-де Разин в городе людей, желая захватить атаманство в свои руки, свернуть голову старшине.

Беспокоился Корнило Яковлев. Несколько раз приходил он к Степану с увещеваниями, но не стал с ним долго говорить Разин. Просил лишь дать проход его людям к турецким берегам, в остальном же стоял на своем, защищал голутвенный люд, издевался над домовитыми казаками — слугами великого государя. В ответ Корнило Яковлев собрал Войсковой круг, чтобы унять голутвенных, изрядно пригрозить им. Но те даже не откликнулись на призыв войскового атамана. Круг шел сам по себе, а голутвенные шумели поодаль, ругали войсковую старшину, задирались с домовитыми казаками. Дружки Разина горланили только-только сложенную песню про своего новоявленного атамана:

Смехом, криками, дерзкими песнями нарушала голь разговор Войскового круга, расходились домовитые казаки по своим дворам, хоронили добро в подполах и огородах, с опаскою ждали, как повернутся дела далее.

Корнило Яковлев послал тайных гонцов в Воронеж с извещением к тамошнему воеводе, что новое недоброе дело начинается на Дону, бунтуют голутвенные люди и приготовляются к воровству, а к какому, пока неведомо, а он, Корнило, их на низ пускать не хочет, как и указывал великий государь.

Наступил день, и Степан Разин сам пришел к войсковому атаману.

— Отпусти, Корнило, пошарпать турецкие берега, казаки обнищали и обносились. Люди мои уже готовы, а собралось их для этого дела достаточно. Не дашь выхода, сами уйдем, нельзя больше держать казаков в Черкасске, весна подходит, сам знаешь.

Но войсковой атаман не стал даже и слушать. Хотя и опасались домовитые казаки Стенькиных затей, но пока сила была на их стороне. В несколько часов могли собрать они хорошо вооруженное войско, заступить путь к морю. Корнило так и сказал:

— Пойдете силой — собьем вас и выдадим для розыску воеводам.

Пустить голутвенных людей гулять по Причерноморью — означало навлечь на себя великий гнев государя всея Руси. Турецкий султан, слава богу, вел себя смирно, заказывал и крымскому хану нападать на русские украйны, и ссорить Москву с Крымом было казакам не с руки.

Не стал спорить Разин, пришел к своим голутвенным, сказал им, что не пускает на низ старшина, а идти поперек сейчас нельзя: сила одолеет силу.

— Мы еще вернемся, братцы, посчитаемся с домовитыми, не дают нам турецкие берега шарпать, так мы пошарпаем их самих. А сейчас не пойти ли нам, братцы, за золотом и серебром к персидским берегам. Выйдем на Волгу, там уже гуляют наши люди, а оттуда перейдем либо на Яик, либо уйдем в Персию. Застав там казачьих нет, войсковому атаману нас не достать, а что люди великого государя… так мы ведь тоже его верные слуги, пусть и нас жалует. Вон Васька Ус на Тулу ходил да принес с собой хлебный царский запас. А мы чем хуже?

Громко смеялись казаки на слова своего атамана, хлопали друг друга по спинам от радости, глядя на хитрости Разина. Призвал Разин голутвенных казаков и всех, кто захочет, уйти с ним в верховые городки и там уж решать, куда идти походом.

На следующий день стали голутвенные казаки собираться к уходу. Собрали они свою жалкую рухлядишку, заперли обветшалые дома. Многие жили бобылями в чьих-нибудь дворах — тем и вовсе было легко, закрыл за собой ворота и был таков.

Перед уходом из Черкасска еще раз говорил Степан со своим крестным отцом:

— Ну, смотри, Корнило, накликаешь ты на себя наш гнев, плохо тебе будет.

— Иди, иди, крестник, — угрюмо говорил Корнило. — Я уж из пуганых пуганый, ты меня не стращай, а до виселицы, я скажу, догуляешься, если так гулять начинаешь.

В начале апреля 1667 года Степан Разин посадил свой небольшой отряд на четыре струга и отплыл из Черкас-ска вверх по Дону. А вскоре после ухода Разина полетела грамотка в Москву от войскового атамана. Теперь уже не воронежскому воеводе, а начальнику Посольского приказа доносил Корнило Яковлев, что ушел Стенька Разин из Черкасска на верховые городки и достать его там будет нельзя. Куда он пойдет оттуда, того Войсковой круг не знает, а похвалялись голутвенные люди выйти на Волгу, а оттуда — на Хвалынекое море пошарпать персидские берега.

А в это время плыл небольшой разинский караван по реке Дону.

Разлился в ту пору Дон широко против обычного. Не плыли, а летели струги над серой водой, плавно, но быстро взмахивали гребцы веслами и дружно погружали их в мутноватую весеннюю воду. Торопился Разин наверх, уходило дорогое весеннее время.

Из станиц и городков выходили на берег казаки с женами и ребятишками, смотрели на проплывавший караван, дивились на людей, сидящих в стругах. А люди там были невесть какие: ни казаки, ни крестьяне, ни ярыжки — не поймешь. По одежде виделась самая что ни на есть голь: одеты в лохмотья, перепоясаны веревками, кафтанишки и армячишки в дырах, тело голое сверкает, вооружены чем бог послал. Зато веселье, смех, шутка были в стругах казацкие: шумели люди в стругах на всю реку Дон, задирали станичников. Весело было на реке Дон.