Андрей Сахаров - Степан Разин

— Благодарствую, князь Семен Иванович, шли мы до вас десять дней, отдохнули изрядно. Хотим поскорее до дома добраться.

— Прими, атаман, милостивую государеву грамоту, — сказал Львов и сделал знак рукой. Один из дворян, стоявших сзади князя, вышел вперед и с поклоном протянул Степану грамоту, перевязанную дорогим шнурком. Разин с поклоном же взял грамоту, поднес ее к губам, а потом положил за пазуху.

Он сделал знак, и тут же казаки поднесли дворянину в подарок золотой кубок персидской работы и ткани: атаман знал обычаи и величал поминками человека, подавшего ему грамоту от великого государя.

Богатые поминки получил и сам Львов — шубу соболью, жемчуга, дорогую конскую сбрую, серебряные и полотые кубки и блюда. Небогат был Львов, всю жизнь провел в походах и боях; на далеких государевых окраинах верно служил Российскому государству, а таких поминков не выслужил. Заблестели глаза слезой у старого воеводы; он тут же объявил Степана своим названым сыном, дал ему в знак родства икону пресвятой богородицы. Атаман и воевода под радостные крики стрельцов и казаков обнялись, облобызались. Прошла слеза у воеводы, и подумал он, что усмирил он теперь совсем бунташного Стеньку и приведет с собой в Астрахань позади своих стругов.

Разин действительно стих, строго наказал казакам не надирать служилых людей; сам он высказывал названому отцу всяческое почтение. И не мог видеть князь, как, идя следом за воеводскими стругами, Степан с казаками посмеивался над ним, с ухмылкой разглядывал государеву грамоту, ругал ее.

С утра 21 августа 1669 года вся Астрахань пришла в движение. Особенно волновалась астраханская голутва. Изокраинных слободок, темных углов, далеких улиц бежали к берегу Волги работные люди, ремесленники, ярыжки, повылезли на свет все потаенные люди, пробирались на берег с оглядкой. Встречал в это утро астраханский черный люд батюшку атамана Степана Тимофеевича Разина. Вот он наступил, долгожданный миг — приходит к ним заступник и спаситель, чародей и кудесник, поглядеть на него только бы одним глазком, услышать голос его…

С крепостных стен ударили из пушек, в ответ с моря также зазвучали пушечные выстрелы — струги Львова и Разина подходили к Астрахани.

Степан стоял в своем челне одетый в тот же кафтан, в котором он вышел к Львову. Ладный, статный, блистающий дорогим оружием, он стоял на виду тысяч людей, собравшихся на берегу, и приветствовал их. А те люди вопили славу батюшке Степану Тимофеевичу, тянули к нему руки, смотрели на атамана жадными глазами.

Воеводские струги пристали к берегу, а Разин проплыл дальше, подыскивая место для своего стана: хотели казаки укрепить себя под Астраханью, а уж после этого выйти в город.

Место такое нашлось на одном из прибрежных островов. Скинули казаки дорогую одежду, остались в одних полотняных рубахах, похватали в руки лопаты, кирки, ломики и начали устраивать свой стан. Набросали вокруг землю, поставили на валок пушки, развели костры, и кашевары приступили к приготовлению ествы.

Лишь на следующий день появились казаки в Астрахани. Они шли по улицам города, увешанные золотыми и серебряными украшениями, на загрубелых от весел и сабельных рукояток пальцах горели перстни, драгоценные венцы и диадемы украшали их мохнатые шапки, из-за пояса торчали пистолеты в дорогой оправе, расцвеченные золотой и серебряной насечкой, нависали над землей сабли в дорогих ножнах, сафьяновые сапоги взбивали астраханскую пыль.

Казаки шли на базар. Каждый из них тащил с собой персидскую парчу, шелка, изделия из золота и серебра. И здесь же на ходу, не доходя до базара, началась веселая казацкая торговля. Не скупясь и не торгуясь, казаки отдавали по дешевке свои товары местным купцам, ростовщикам, дворянам, всяким приказным людям. Фунт шелка шел по восемнадцати денег. По небывало низкой цене спускали казаки и золото и серебро. Они веселились, глядя, как хватали их товары покупатели, как горели у них глаза и как готовы они были перегрызть друг другу глотку за лишний серебряный стаканчик.

Набежали в торг и иноземцы. В тот же вечер здешний голландский купец записал в своей тетрадке об этом удивительном торге: «Я сам купил за сорок рублей огромную золотую цепь, величиной в сажень, за каждым золотым кольцом было по пяти драгоценных камней».

Здесь же, на месте, казаки и тратили полученные деньги: покупали русские либо иноземные товары, вино; здесь же распивали его с городскими людьми, не скупясь и же считаясь. Удивляли народ своей щедростью.

Городская голутва с восторгом смотрела на разинских работничков. Вот она, завидная вольная казацкая доля — богатство, слава, почет. Ругали, ругали казаков: и воры-то они, и бунтовщики, и виселицу уже всем уготовил воевода Прозоровский, и на же тебе — ходят по городу, хозяева, сорят деньгами, пьют и гуляют без меры. Победители бусурман, государевы прощенники. И никаких там вин за ними больше нет, никаких грехов. Так повернул дело Степан Тимофеевич. И не беда, что ходят казаки с опухшими, желтыми лицами, с язвами на коже. Это пройдет, заживет. Важно другое — богатую и привольную жизнь добыли они себе сами, своим оружием, своим бунтовством. Нет, не воры они и не разбойники, а самые желанные и праведные люди. Еще вчера они были такими же бедняками, холопами, ярыжками, крестьянами, как и они, астраханская голь, а сегодня — большие люди, а их атамана жалует сам царь всея Великия и Малыя и Белыя России.

Разин не торопился появляться в городе, не спешил идти на поклон к воеводе, а заодно хотел присмотреться, как примут в Астрахани его казаков. Лишь через несколько дней устланный коврами струг с атаманом причалил к городскому берегу. Но и на этот раз Разин не спешил в приказную избу.

Он вышел на берег и отправился бродить по улицам Астрахани, рядом с ним плотной кучкой шли казаки из атаманской охраны, готовые в любую минуту прикрыть своими телами Степана Тимофеевича.

Разина ждали. Люди толпились вдоль атаманова пути, величали Степана. Иные в умилении становились на коле-пи и благословляли его, иные клали ему поясные поклоны, снимали перед ним шапки. Разин останавливался, говорил с бедными людьми, щедро одаривал их золотой и серебряной монетой. Особую милость оказывал он совсем нищим и убогим, а богатых купчин, дворян, приказных словно и не замечал.

С тех пор как ушел Разин из России, прошел не один долгий месяц, многое подзабылось за морем, а вернулся — все то же: голод, батоги, воеводское самоуправство, приказное лизоблюдство. Сиры и беззащитны простые люди перед большими людьми, хищными псами. На том стояла и стоит государева Русь. И снова мрачнел Разин, а казаки дивились на своего атамана, гадали, отчего не радуется он, не торгует. Но надо было соблюдать и свой уговор с князем Львовым. Иначе Прозоровский все равно не выпустит его с немногими людьми из Астрахани, задержит, запустошит, животы отнимет. Здесь не надо было лезть на рожон.