Владислав Лебедько - Хроники российской Саньясы. Том 4

Удивительно, но все слова комментария к прошлой главе про Андрея Фоминцева, полностью подходят и для Игоря Лузина. Так что я не буду повторяться. Отличия только в датах (с Игорем мы общались, творили, создавали практики, вели группы в 96–98 годах) и в том, что было поменьше разгильдяйского духа в нашем взаимодействии.

Последние года два мы не виделись. Ну, а когда повстречались под Рождество, то для меня почти сразу стало очевидно, что нужно брать диктофон и писать. Удивительно и радостно вот так встречать человека через несколько лет и видеть как стремительно он вырос, насколько самобытен и красив его Путь!

Январь 2002 г.

Влад:Игорь, расскажи вначале о себе, а потом обсудим уже какие-то мировоззренческие вопросы.

Игорь:Я не буду говорить о детских и юношеских годах, а начну с того момента, когда я осознал начало Пути. Произошло это, когда передо мной встал выбор между теплым, уютным и комфортным местом в Питере и чем-то еще. Я имел право на лучшее распределение на своем курсе. Я закончил Педиатрический институт и входил в число нескольких выпускников, закончивших с красным дипломом. Соответственно, у меня был выбор места распределения. И, для того, чтобы стать настоящими врачами, мы с женой, которая тоже закончила с красным дипломом, выбрали распределение на Севере. Нас привлекла возможность работы с людьми в достаточно суровых условиях. Мы решили, что пройдя такую закалку, можно стать настоящими врачами. По сути, так и произошло. Я, например, знал, что еще год я должен быть стажером и мне положен наставник, но, на второй день после того, как я оформился в больнице, мне сказали: «Ты завтра едешь консультировать все фельдшерские и акушерские пункты, как главный специалист по педиатрии в районе». Я пытался отвечать, что, мол, ничего еще не знаю, что мне положен наставник, на что получил ответ: «Нет. Ты уже готов». И меня отправили работать… Это было похоже на то, как суровый отец учит своего ребенка плавать, бросая его в воду и просто веря в то, что он выплывет. У него нет ни страха, ни агрессии, — он просто знает, что ребенок выплывет и урок пойдет ему на пользу. Так и у меня — опыт начал накапливаться в полевых условия, когда, подчас, не было под рукой ни лекарств, ни оборудования, а было только сердце, голова, руки… И Творец, который соединял все это в одном пространстве, чтобы произошло некое таинство исцеления. Исцеляются в этот момент все, — и врач и пациент, и те люди, которые вокруг…

Я был достаточно странным доктором, потому что я не носил белого халата, — я одевал его только в больнице, а на вызовы ездил в обычной одежде, — потому что дети очень боятся белого халата. Я практически не назначал лекарств, за что был неоднократно побиваем со всех сторон, начиная от родителей и заканчивая медицинскими и, особенно, фармакологическими инстанциями. Я изначально лечил словом и видел причину нарушений в системе отношений: ребенок — мать — отец. Приезжая на вызов, я говорил маме: зачем вы меня вызвали, можно было подойти и сказать, что вам просто надо съездить в город. Она удивленно говорила: «Откуда вы это знаете?» Я отвечал: «Зачем лукавить и подставлять ребенка, если это нужно вам? Вам нужен просто больничный лист». Часто родители требовали назначения каких-нибудь лекарств. Я говорил: «Это заболевание не подлежит медикаментозной терапии. Суть не в этом. Суть в том, что вы сейчас поругались с мужем». Такой подход был совершенно непонятным и для меня и для других опытом, но это был очень интересный и важный опыт.

В этот период были встречи с самыми разными людьми, вокруг были потрясающие места — берег Онежского озера, начало Беломоро-Балтийского канала… Сказочные карельские леса, девственный коренной народ. И очень разные приезжие — от духовных искателей, приехавших туда искать истину, до отъявленных уголовников, которых туда выслали. Пестрая компания.

У меня до сих пор очень теплые воспоминания об этих пяти годах становления. Там же был получен опыт по иглотерапии — я получил специализацию, там же я освоил и улучшал навыки массажа. Там родилось совершенно особое отношение к ребенку. За пять лет у меня не умер ни один ребенок, хотя до этого смертность была на достаточно высоком уровне.

В:Что за место было на Севере?

И:Медвежьегорский район, поселок, в котором мы жили, назывался Пиндуши. Это начало Беломоро-Балтийского канала, шлюзовая система. Там и началось понимание, что же есть на самом деле ребенок, какую роль он выполняет в семье, как часто он берет на себя несовершенство своих родителей и своим телом, своей душой прикрывает очень много того, что не доделали родители. И я всегда был на его стороне. Когда я приезжал на вызов, или когда ребенок приходил ко мне на прием, он во мне видел союзника, человека, который отстаивает его права и дает ему возможность реализовать те возможности, которые у него есть в этой жизни.

Потом было отчетливое ощущение, что определенный цикл закончился, хотя и было несказанно жалко уезжать из этого прекрасного места. И я оказался в Санкт-Петербурге, став обычным рядовым доктором на участке, где и проработал несколько месяцев. Люди, которые имели не очень четкое представление о процессе исцеления ребенка и семьи говорили мне все, что я должен делать, от первой и до последней буквы. Я никак не мог понять, почему моя зарплата должна зависеть от количества дней в больничном листе или от госпитализации. Я не понимал, почему я должен оставлять ребенка на участке, если ему явно показана госпитализация. Я не делал прививок, потому что считаю, что в этом вопросе еще не все понятно. Кроме того видел многое изнутри — как хранится вакцина, как она изготавливается, как она вводится. В поликлинике я продержался очень недолго. Мне сказали, что, мол, доктор, или вы вписываетесь и делаете то, что вам говорят, или вы не очень здесь…

С тех пор начался новый виток поиска, выхода за пределы обычного соматического доктора. Было очень много учителей, которым я очень благодарен. Каждый оставил неповторимый цвет, неповторимое звучание, передал свой опыт. Была подготовка в Институте Человекознания Юнеско, где я познакомился с аналитической психологией, с Юнгианским подходом. И это был тоже очень большой и важный пласт в жизни, который помогает и сейчас.

В:У кого ты учился?

И:Был Дэвид Киппер, мастер психодрамы. Большой очень след в жизни оставил Фрэнк Карделл, немецко-американский психотерапевт, проведший несколько лет у индейцев, который ездит по всему миру и поднимает мужской дух, поднимает мужское движение, а также много занимается вопросами семьи. Были семинары у Натали Рождерс, дочки Карла Роджерса.