Виганд Вюстер - В аду Сталинграда. Кровавый кошмар Вермахта

В начале января меня перевели с наблюдательного пункта на батальонный КП. Фронт по Волге был в то время сравнительно тихим местом. С нашей стороны мы могли вести артиллерийский огонь по опознанным целям только после особого разрешения, и не более трех снарядов, а русские могли целой батареей стрелять с другого берега Волги по отдельному человеку. Погода была снежная, с сильными морозами до 25–30 градусов ниже нуля. Это была прекрасная погода для ВВС противника, весь день висевших в небе. Бывшее помещение «Комендатуры Центр» превратили в госпиталь, и он был переполнен ранеными. К госпиталю, четко отмаркированному красным крестом на белом фоне, подошли русские бомбардировщики и сровняли с землей фосфорными бомбами. Бои в степи придвинулись к окраинам, и раненые солдаты и бродяги стекались в руины города. На нашем КП были представители всех дивизий. Ранеными занимался батальонный доктор Хенгст. Из своих скудных пайков мы кормили этих раненых и потерявшихся солдат, которые днями ничего не ели. 20 января в наш погреб перебрался командный пункт полка. Командиром полка был полковник фон Штрумпф, адъютантом — гауптман Шмидт. 28 января русские вышли к Волге южнее нас, и у нас больше не было связи с той стороной. К этому моменту бывшая тюрьма ГПУ, лежавшая вдоль балки реки Царица, была полна немецких пленных. Вечером того же дня полковой адъютант, гауптман Шмидт, попрощался со всеми. Он хотел с несколькими офицерами пробиться вниз по Волге к кавказской армии. 29 января на нашем КП, от которого оставались какие-то остатки, были по справедливости поделены оставшиеся ценности. Остатки сухих пайков были розданы накануне, 28-го. Ближе к вечеру 29-го по улице приехал Pz-IV и обстрелял минометы и пехоту противника. Когда русские засекли его, они открыли огонь всей своей артиллерией, уничтожая и танк, и командный пункт. После того как погибли подполковник фон Штрумпф и гауптман Лангнер были убиты, в наступающей темноте мы перебрались в другой подвал. Его уже занимали солдаты из другой дивизии, включая истребительную эскадру Удет, которой командовал гауптман Мундшайт. Переднюю линию заняли под укрепленный пункт. Ночью русские прорвали фронт слева от нас, и у нас был свой собственный маленький котел. Поскольку драться дальше смысла не было, утром 30 января мы пошли сдаваться в плен.

Выстрелив все патроны и приведя к негодности ручное оружие, 30 января 1943 г. мы сдались в плен. Когда мы дошли до вражеских позиций, передовые части угостили нас сигаретами и сигариллами с наших собственных складов, захваченных русскими. У нас ничего не взяли. Со словами Voina kaput, skova domain («войне конец, скоро домой») все пленные, человек 250, собрались в колонну и двинулись на юг в сопровождении единственного конвоира. Когда солдаты и гражданские пытались нас ограбить, их отгонял автомат нашего конвоира. Когда его примерно через 1,5 км сменили, с другим конвоиром все было так же. Когда и его сменили еще через 1,5 км, начался великий шмон, в котором участвовали и гражданские. У нас взяли все, что у нас было, — все, что смогли увидеть. Мы дошли до южной автострады и пошли в сторону Бекетовки. На этой дороге нас настигли русские моторизованные части. Те, кто не успел отскочить, были раздавлены. Через несколько километров дорога свернула к железной дороге Сталинград — Бекетовка. Здесь, в будке стрелочника, нам роздали еду. Было выдано по буханке хлеба на каждые восемь человек и по соленой сельди на каждого. Так нас кормили восемь дней. Когда мы вернулись на дорогу, нас уже ждал русский отряд. У нас забрали последние пожитки, с нескольких товарищей даже сняли сапоги. И они стояли на снегу босиком, на морозе минус 30. Вечером мы дошли до лагеря Бекетовка, и нас распределили по домам без окон, с земляным полом. Поскольку у нас забрали одеяла, мы спали на холоде, на промерзшей земле. В лагере было 50 000 пленных. Из-за голода здесь происходили самые худшие вещи. У лагеря было два грузовика «Опель-блиц», которые каждый день вывозили мертвых в близлежащие овраги. В лагере была кухня, но того, что там готовилось, было недостаточно для такого множества пленных, так что если ты ел раз в неделю — тебе везло. В конце февраля нас погрузили на поезд. В каждом вагоне было 80–100 человек. В вагонах были нары. Для отправления естественных надобностей в полу была прорезана дыра 30×30 см. В углу стояла печь, в которой помещалось несколько поленьев. Чтобы они поместились в печь, куски дерева нужно было дробить ломом. В качестве пайка каждый получил по два ломтя хлеба и соленую сельдь. Но на протяжении всего пути пить было нечего. Когда поезд сделал остановку, умерших во время пути вынесли и сложили на снегу насыпи. На конечной остановке нашего маршрута нас выгрузили и разделили на лагеря «Бауэр» и «Нойман» на территории Республики поволжских немцев (столица республики, город Энгельс, находится на другом берегу Волги от Саратова. — Примеч. пер. ). Тех, кто не мог идти, довезли в лагерь на санях с упряжками волов, которыми управляли русские женщины. Женщины были гражданскими заключенными и сидели в лагере недалеко от Бауэра. Деревня Бауэр была чудесным местом. Когда жителей вывезли в ссылку, на базе деревни было развернуто несколько лагерей. Из 1000 разместившихся здесь военнопленных 30 умерло. Сыпной тиф, дистрофия и дизентерия унесли многих. В первые недели почти никто не был способен работать. Врача в лагере не было, лишь русская медсестра, которая была беспомощна перед лицом всех этих умирающих. В марте был закрыт лагерь Нойман, и выживших перевели в Бауэр. Лишь человек 50 из нас были способны работать и использовались на строительстве фермы. В сентября 1943 г. Бауэр тоже был закрыт. Нас перевели в Вольск. Нас было 70 работоспособных и 150 больных. Это все, что осталось от двух тысяч.

Ганс-Георг Кольб, 3-я батарея 171-го артиллерийского полка

Я был ефрейтором и служил на 3-й батарее конным вестовым. В то время я вел дневник. Я был 21-летним «юнцом», кандидатом в офицеры, и думал и писал соответствующим образом. Сегодня я замечаю, что я никогда не писал о чувствах или страхах в тот момент, когда сидел за стереотрубой во время бомбежки или обстрела или двигаясь в одиночку ночью. Вот мои записи за время с 5 по 20 мая 1942 г.

5 мая 1942

Уже четыре дня, как нас впрягли в огромный фронт, протянувшийся от Белого моря на севере до Черного моря на юге. Метрах в 300 от противника, на пологом холме за линией фронта, мы выкопали себе наблюдательный пункт, который даст нам защиту от заградительного огня, — но в основном от дождя, который льет целыми днями без остановки. Только сейчас я начинаю кое-как понимать, каково служить в пехоте. Форма у нас покрыта грязью, одеяла и плащ-палатки мокры насквозь, мы бегаем по расположению, постоянно оскальзываясь и падая, а дождь все течет сквозь бревенчатую крышу бог знает насколько непрофессионально построенного блиндажа. В России весна…