Николай Яковлев - Об артиллерии и немного о себе

Наш полк занимал оборону у озера Нарочь, что на Виленщине. До немецких окопов - рукой подать, метров двести, не больше. По вечерам, в часы затишья, были даже слышны голоса из окопов противника.

В лощине у деревни Стаховцы расположились наши кухни. Утром мы получали там горячий завтрак, а после часа дня - обед. У кухонь же раздавались письма и посылки.

Кормили нас довольно скудно, даже не по норме. Хлеба, например, выдавалось всего по три четверти фунта да четверть фунта сухарей. Причем хлеб и сухари рекомендовалось съедать сразу, так как мыши, кишащие в блиндажах, не позволяли сделать и малейшего запаса еды.

Во время раздачи пищи я не раз обращал внимание на одного солдата-вольноопределяющегося. Был он высокого роста, имел интеллигентный вид. Позже я узнал, что фамилия этого солдата Белицкий, что он является членом полкового комитета то ли от партии большевиков, то ли от эсеров...

Забегая на тринадцать лет вперед, скажу, что в декабре 1930 года в 28-й артиллерийский полк, которым я временно командовал во Владикавказе, неожиданно приехал командующий войсками Северо-Кавказского военного округа Н. Д. Каширин. Его сопровождала группа командиров. Каширин, объявив учебную тревогу, вывел полк на тактические занятия в поле. Вот там-то среди сопровождавших командующего я и увидел уже поседевшего грузного командира с тремя ромбами в петлицах. И узнал в нем... того самого солдата 268-го пехотного Пошехонского полка Белицкого. Оказалось, что он проходит службу в центральном аппарате НКО, а в штаб нашего округа прибыл на стажировку. Вот ведь как сплетаются подчас жизненные пути людей!

Правда, больше мы с Белицким не встречались, и дальнейшей его судьбы я не знаю.

Но продолжу свой рассказ о службе осенью 1917 года.

Шла обычная позиционная война. Днем, как правило, было относительно спокойно, но вот с наступлением темноты немцы начинали нервничать: шарить лучами прожекторов, освещать нейтралку ракетами. То и дело с их стороны раздавались пулеметные очереди, иногда открывала беглый огонь и артиллерия.

Офицеры полка вели себя на фронте с достоинством, не особенно-то прятались от огня, но вот от рядовых солдат были по-прежнему далеки. Да и мы не стремились к сближению с ними.

То, что позже будет описано в книгах о первой мировой войне, мне пришлось увидеть собственными глазами. Мы переживали отвратительное ожидание разрывов "чемоданов" - снарядов тяжелой вражеской артиллерии, знали, что нужно как зеницу ока хранить противогаз. В массе разрывов научились выделять негромкие хлопки химических снарядов, натягивая противогазные маски еще до тревожных оповещающих ударов в рельс. И все равно нам не была уготована судьба "потерянного поколения" Запада, ибо в то время в России все нарастали революционные события. О них мы знали и на фронте. И безраздельно связывали свои мечты о лучшей доле с лозунгами большевиков. Ведь они, такие, как "Мир хижинам, война - дворцам", "Долой войну" и другие, были простыми и близкими нашему брату солдату. Ленинские призывы доходили до сердец окопников, будоража всех - от нас, восемнадцатилетних, до бородачей с проседью. Шли бесконечные разговоры о доме, о горемычной крестьянской доле. Ждали больших событий...

В октябрьские дни 1917 года наш полк перевели в дивизионный резерв. И вот в ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю) нас с унтер-офицером Звягиным (мы оба к тому времени были членами полкового комитета) неожиданно вызвали к телефону. Звонили из соседней 55-й пехотной дивизии, взволнованно передали, что в Петрограде власть перешла в руки Советов во главе с В. И. Лениным. Представители 55-й дивизии порекомендовали нам немедленно изолировать наиболее реакционных офицеров и уже после этого объявить солдатам полка о переходе власти в руки Советов.

Звягин и я тут же отправились в полковой комитет. Где-то около 2 часов ночи он собрался полностью. После недолгих дебатов решили арестовать нескольких офицеров, в том числе и командира полка полковника Свистунова.

Нам, первым принесшим весть об установлении в Петрограде власти Советов, и поручили выполнить это последнее решение. Отправились в домик полкового командира, разбудили его, объявили, что он арестован. Полковник внешне отнесся к аресту спокойно, без сопротивления сдал оружие и тут же снова лег спать. А мы со Звягиным до самого утра бодрствовали с винтовками в передней, пока нас не сменили.

Впоследствии Свистунов пообещал, что будет отдавать все приказы по полку лишь с ведома полкового комитета. Мы освободили его. Но недели через две он тайно уехал на станцию Кривичи, сел там в поезд и отбыл в неизвестном направлении. Словом, бросил полк.

Думается, что нет особой нужды показывать дальнейшее развитие событий на фронтах первой мировой войны, они и без того хорошо известны. Скажу сразу, что в конце января 1918 года я вернулся домой. Вернулся уже с румынского фронта, куда меня перевели еще в ноябре 1917 года. Отдыхал недолго, около месяца. В феврале поступил на службу в военный отдел старорусского Совета депутатов, а в июне 1918 года - в только что сформированный уездный военный комиссариат.

Я рвался на фронт, горел желанием с оружием в руках защищать Советскую власть. Но подвела моя относительная грамотность, кстати ставшая в эти годы для меня сущим наказанием, обузой. Не знаю, что за великие качества обнаруживали во мне, молодом парне, мои непосредственные начальники - разве то, что я прочел много книг и имел в общем-то хорошую эрудицию. Во всяком случае, они твердо стояли на своем: служи там, куда тебя поставила революция. И эти-то прекрасные люди со всей революционной твердостью держали меня при бумагах, один вид которых вызывал у меня прямо-таки отвращение.

И все же в мае 1919 года мне с немалым трудом удалось перевестись в полевое управление Западного фронта. Подумалось: наконец-то улыбнулось счастье! Но... Вместо направления в боевую, пехотную, часть меня - опять же из-за имеющегося образования - направили вначале в артиллерию, а в конце 1919 года на 2-е Петроградские артиллерийские командные курсы. Это-то и определило весь мой дальнейший жизненный путь.

Командный и преподавательский состав курсов был почти весь скомплектован из прежнего штаба бывшего Константиновского артиллерийского училища. Но справедливости ради следует отметить, что к обучению нас, красных курсантов, эти люди относились очень добросовестно.

Во время нахождения здесь, на артиллерийских курсах, в моей жизни произошло знаменательное событие: Московским райкомом города Петрограда 4 августа 1920 года я был принят кандидатом в члены партии большевиков.

А учеба тем временем шла своим чередом. Вскоре на полигоне под Красным Селом у нас прошли первые боевые артиллерийские стрельбы. Каждый курсант выступал на них сначала в роли наводчика, а затем и командира расчета. Правда, сделали мы тогда всего лишь по нескольку выстрелов, так как снаряды нужно было экономить.