Иван Якубовский - Земля в огне

Мне довелось накоротке поговорить с одним из наших врачей, работавших в лагере. В плен он попал в сорок первом, получив тяжелое ранение. Сколько времени его "лечили", он не помнил. Это было время чуть ли не сплошного беспамятства и адских мук. И только живое участие товарищей помогло ему вырваться из цепких рук смерти. Как и другие, содержавшиеся в лагере, военврач был истощен и обессилен. Он с трудом выговаривал слова и никак не мог поверить, что наконец-то пришло спасительное освобождение.

Кровь закипала в жилах от всего увиденного и услышанного в этом лагере-"лазарете". Да и не только в нем. Мы, фронтовики, были очевидцами многих зверств и злодеяний фашистов на временно оккупированной ими территории. Они, изощренные в издевательстве над славянскими и другими народами, покрыли захваченные страны коричневой паутиной лагерей самого различного назначения: концентрационных и трудовых, пересыльных и еврейских, для военнопленных и штрафных... На Украине они создали 10 только крупных лагерей для военнопленных, порядки в которых, как и во всех других, обусловливались расовой концепцией фашизма о том, что славяне являются низшей расой и поэтому любые меры по отношению к ним оправданы. Военнопленные ставились в лагерях вне закона и вне международного права. Зверские издевательства над ними были продолжением преступной политики гитлеровцев, направленной на массовое уничтожение советских людей на захваченной ими территории.

В этом отношении типичным был террористический режим в лагере для советских военнопленных в городе Славута Хмельницкой области. Лагерь именовался гросслазаретом Славута. В нем постоянно находилось около 18 тысяч тяжело и легко раненных и больных. Немецкие "врачи" преднамеренно распространяли среди них инфекционные заболевания. От голода, расстрелов, болезней и непосильного труда только за два (1941 - 1943) года здесь погибло 200 тысяч советских военнопленных.

Массовое, нередко поголовное уничтожение советских военнопленных подтверждали сами главари фашистского рейха. Обер-палач Гиммлер цинично заявил, в частности, в своем выступлении в октябре 1943 года перед высшими чинами полиции и фашистской партии: "То, что военнопленные десятками и сотнями тысяч умирали от голода и истощения, сейчас вызывает сожаление, так как при этом терялась рабочая сила; однако, рассматривая это в масштабах поколений, в этом раскаиваться не стоит"{119}.

То, что предстало перед нами на подступах к Перемышлю и в самом городе, отозвалось острой болью в сердцах гвардейцев, всех наших воинов новым приливом неистребимой ненависти к злобному и коварному врагу. В частях, где это было возможно, накоротке состоялись митинги и собрания-летучки, на которых командиры, политработники и бойцы выразили чувство гнева и неукротимого стремления гнать вражеские войска все дальше и дальше на запад, крушить о уничтожать их, освобождая оккупированную ими территорию.

Получив донесение о столь быстром освобождении Перемышля, генерал П. С. Рыбалко поначалу усомнился в полной объективности информации. По его предположению, могло случиться так, что в черте города завязались затяжные бои и командиры бригад, уверенные в их скором успехе, поторопились донести о полном освобождении Перемышля. Поэтому Павел Семенович несколько помедлил, прежде чем передать радостную весть в штаб фронта.

В полдень 27 июля на южную окраину Перемышля, где я находился в одной из частей нашего корпуса, прибыли два офицера связи из штаба фронта. Они сообщили, что в штабе стало известно об освобождении города, но командарм П. С. Рыбалко почему-то не доложил об этом. Маршал И. С. Конев направил офицеров связи для выяснения обстановки на месте.

Я дал им копию своего донесения, которое уже было отправлено командиру 6-го гвардейского танкового корпуса генералу В. В. Новикову. В нем указывалось, что корпус овладел юго-восточной частью Перемышля, до реки Сан, и соединялся с передовыми частями 1-й гвардейской танковой армии. Разобравшись в обстановке, офицеры убыли, о чем я доложил В. В. Новикову, получив от него приказание оставаться в Перемышле в качестве старшего начальника в гарнизоне.

Вечером того же дня начальник штаба 6-го гвардейского танкового корпуса полковник С. В. Лебедев вызвал меня к телефону и передал приказание генерала В. В. Новикова немедленно прибыть в штаб корпуса, который размещался в нескольких километрах восточнее Перемышля, в местечке Седлиска, в уцелевшем фортификационном сооружении. Доложив обстановку в освобожденном городе, я получил от комкора указания о дальнейших боевых действиях. Василий Васильевич был крайне утомлен. Было похоже, что он приболел. Но всем своим видом давал понять, что не приемлет никакого сочувствия, я старался держаться бодрее.

- Скоро будут передавать по радио приказ Верховного, - торжественно объявил Василий Васильевич. - Подумайте, как известить об этом весь личный состав. Приказ этот - хороший боезапас для солдата.

После знакомых позывных Москвы мы услышали восторженный голос диктора, возвещавший о том, что нами пройдено и завоевано, что "войска 1-го Украинского фронта, форсировав реку Сан, прорвали оборону противника и в результате обходного маневра танковых соединений, конницы и пехоты овладели городом а крепостью Перемышль и городом Ярослав - важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев, прикрывающими пути на Краков". Части и соединения, наиболее отличившиеся в боях, приказывалось представить к присвоению почетных наименований и к награждению орденами.

Весть, конечно, была окрыляющей. Но в приказе, где назывались фамилии командармов, нескольких командиров бригад нашего корпуса, отличившихся при штурме Перемышля, почему-то отсутствовала фамилия комкора В. В. Новикова.

Василий Васильевич был удивлен и взволнован. Объясняя, чем это вызвано, он подчеркнуто сказал мне:

- Не за свою персону пекусь. Вы это хорошо знаете. Гвардейцы должны были услышать ободряющее слово не только о своих родных бригадах, но и о своем родном корпусе. Это всегда поднимает боевой дух. Да и как поднимает! Вот о чем пекусь, Иван Игнатьевич.

Комкор тут же приказал соединить его с П. С. Рыбалко.

- Павел Семенович, - возбужденно говорил Новиков, - разве наш корпус не участвовал в освобождении Перемышля? Почему он не назван в приказе Верховного?

- Я тоже переживаю, Василий Васильевич, - послышался голос командарма. - Это какое-то недоразумение.

В. В. Новиков попросил меня выйти, решив, очевидно, продолжить разговор наедине. Я тотчас оставил его и направился к начальнику штаба корпуса полковнику С. В. Лебедеву. Посетовав на то, что генерала Новикова не назвали в приказе, Лебедев посоветовал немедленно позвонить командарму и доложить ему обстановку в освобожденном Перемышле.