Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Книга подготовлена

ПРИ УЧАСТИИ ИНСТИТУТА ЭТНОГРАФИИ АН СССР

JEAN DELABORDE UND

DR. HELMUT LOOFS

AM RANDE DER WELT

(PATAGONIEN UND FEUERLAND)

BERLIN

Перевод с немецкого

И. С. САМЫЛИНОЙ и О. В. МИХЕЕВОЙ

Автор послесловия

Б. В. АНДРИАНОВ

Фото авторов

М., «Мысль», 1969.

Читая книги и учась в школе, дети обычно мало заботятся о последовательности исторических событий, весело располагая их вперемешку и придерживаясь хронологии по своему усмотрению. Эта хронология определяется для них только любимыми событиями и долго противостоит усилиям учителей и учебников.

Поэтому так получилось, что для меня Жюль Верн открыл Патагонию до Магеллана — по той простой причине, что в восьмилетием возрасте я восхищался скитаниями на краю земли детей капитана Гранта, между тем о Fernao de Magelhaes (Ферньао де Магельяинш) я узнал только спустя пять лет из картинки в учебнике истории. Автор учебника был не более скучным, чем какой-либо другой; на мой взгляд, у него был только один недостаток: он опоздал. Ни героический путь испанских каравелл, искавших на конце земли прохода на запад, ни упорство их адмирала, ни отчаяние и страдания экипажей в Пуэрто-Амбре — «голодном порту» — не могли изгладить из моей памяти того, что произошло там только спустя три столетия: прибытие «Дункана» в пролив и его медленное продвижение в путанице островов. Впрочем, приключения семьи Гранта в поисках отца, по крайней мере патагонский эпизод, менее драматичны, чем приключения матросов Магеллана. То, что эти приключения к тому же выдуманы, в то время как в Пуэрто-Амбре еще и сегодня находят скелеты умерших голодной смертью моряков, ничего не меняет: Жюль Верн был там первым!

Быть может, и для других читателей Патагония и Огненная Земля остались далекими, пустынными странами, овеянными впечатлениями детства; странами, открытыми ими в десятилетнем возрасте благодаря Жюлю Верну. Мне бы хотелось, хотя одновременно я и боюсь этого, чтобы они перелистали нашу книгу с желанием вновь пережить свои мечты, точно так же, как при внезапном пробуждении иногда безуспешно пытаешься удержать ускользающий сон. Как и я, они захотят вновь пережить то чувство бесконечного величия, которое вызывали серо-бурые гравюры на меди первых изданий Жюля Верна почти столетней давности. Читатель будет ожидать индейца Таллаве, чтобы пройти с ним по неизведанным тропам вместе с пассажирами «Дункана»; захочет снова увидеть всевозможных редких животных: страуса нанду или реа, гуанако, патагонских родичей северных лам, кондоров на склоне Анд, китов в фиордах и морских львов на побережье океана…

Если иностранец дал завлечь себя на край земли и решил остаться там на долгое время, чтобы попытаться описать жизнь этого обширного края, то ему не захочется ни составлять, ни проверять экономические и социальные статистические материалы или заниматься исследованиями в области политики. Заранее известно, что там много места и мало людей, а единственное богатство края — овечья шерсть и нефть. Чувствуется, что люди там до сих пор не пытались думать ни о чем другом, как только выжить, поддержать свое существование, добиться материального успеха. Поэтому в области искусства и духовной жизни ожидать ничего не приходится. Здесь не увидишь ни великолепных древних соборов Перу, ни современных дворцов из бетона Буэнос-Айреса и Сантьяго-де-Чили и их музеев, в которых сохраняется и воскресает южноамериканская культура. Ацтеки и инки оставили на севере Южной Америки бесчисленные следы своего гения, а кочевые индейцы южной пампы не воздвигли ни одной стены, не проложили ни одной дороги и не построили ни одного города. Единственные их следы, сохранившиеся на побережье Огненной Земли и провинции Магальянес, — высокие кучи ребристых темных раковин — отбросы пищи многих поколений прибрежных индейцев.

Что еще можно найти на этих плоских, унылых, лишенных каких-либо красот берегах? Непривлекательные гавани с их неторопливым ритмом работы; вдоль набережных, забитых грудами тюков шерсти, несколько домов из досок или гофрированного железа и безотрадный хаос бараков по обочине черных дорог, которые, как артерии жизни, тянутся в глубь страны, чтобы утвердить господство людей над землей, которая так неохотно их принимает. Очень скоро замечаешь, что эта земля создана не для людей, а для овец и человек здесь только слуга и повелитель огромного овечьего стада: в одной лишь чилийской части Патагонии насчитывается три миллиона овец. Группы построек ничем не трогают сердца, ничто не заслуживает дружелюбного или одобрительного взгляда. Недавно родившееся города еще не имеют своей истории и ничего не сделали для того, чтобы заставить трудовой люд благоустроить и приукрасить их, а может быть, после нескольких неумелых и трогательных попыток они отказались от этой затеи.

За прибрежными селениями, за горизонтом, там, где небо гонит облака навстречу упорному, злобному ветру, простирается «сатро» — земля. По дороге в глубь земли встречаешь громадные колышущиеся потоки серых овец, которые отовсюду стекаются к морю. Свою шерсть они оставили в бараках для стрижки на эстансиях и теперь идут последней дорогой к бойням и холодильникам побережья. Если выбраться из припортовой зоны, превратившейся в единую гигантскую овчарню, можно идти часами, не встречая ни одной овцы: казавшееся бесконечным стадо растворилось в безбрежном пространстве, исчезло в нем. Это. пространство, эту пампу, подобную морю, кое-где оживляет ленивая зыбь длинных холмов, из которых внезапно, как скалистый морской берег, возникают Анды. И в этом море пампы кораблями плывут одинокие эстансии; у них и названия кораблей: Рио-Верде, Лагуна Бланка, Энтревиентос, Кондор; свои капитаны и команды из пастухов и рабочих, иногда даже свой самолет — все это, правда, забыл пророк Жюль Верн!

Пампу сменяет лес, или, вернее, то, что от него осталось. Это громадное пространство напоминает поле боя и поражает воображение своими размерами. Но тщетно было бы искать участников сражения — вокруг ни души! Тысячи деревьев, лежащих на земле, в немом крике простирают к небу свои искривленные ветви: они вырублены людьми всего за полстолетия. Огонь позаботился об остальном. Где исчезает лес, возникает пастбище — лес жертвует собой ради жизни овец.