Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Здесь оказываешься в центре Анд, и многочисленные узкие и опасные водные пути ведут или в открытый океан, или к крайнему архипелагу Антарктики, островам Уолластон с мысом Горн. Нигде на всех двух тысячах километрах Патагонии не найти на столь малом пространстве такого разнообразия ландшафтов и возможностей бежать от нашего обыденного мира, если вообще можно говорить о бегстве на свободу…

Эта книга не является путеводителем для людей, выбравших край земли целью ближайшего путешествия на время каникул и интересующихся самыми безопасными дорогами и самыми привлекательными видами; наша книга и не может быть пригодной для этого, так как Патагония и Огненная Земля еще не живут в веке туризма. Там нет ни железных дорог, ни мощеных улиц, ни дворцов-отелей; только «действующие» дороги от одной эстансии к другой и кое-где печальный, обветшалый барак из гофрированного железа, которому присвоено название «отель» только потому, что оно написано буквами, в большинстве случаев с великолепными завитушками, на его видавшем виды фасаде.

Быть может, Патагония и Огненная Земля вступят в эру туризма только тогда, когда человеку уже надоест земля и он станет проводить свои каникулы на аннексированной для этой цели, еще более отдаленной, но легко достижимой планете с мягким климатом. Однако Патагония и Огненная Земля будут по-прежнему разделять всей своей массой оба океана там, позади, на краю нашей земли, которая никого уже не интересует; и непрестанно ревущий ураган будет и дальше защищать красоту — эту дикую, варварскую, вечную красоту, самую захватывающую из всего существующего под солнцем.

Эта маленькая точка, Пунта-Аренас, с успокаивающей плотностью населения, одиноко стоящая на широком пространстве у нижнего края карты, так удалена от любой другой обжитой людьми местности, что невольно представляешь ее себе только жалкой деревушкой. В лучшем случав это поселение видишь как frontier Town (город у границы), каким строили его первые колонисты Северной Америки у подножия Скалистых Гор в те времена, когда поиски золота совмещались с истреблением индейцев. Так как в этих южных широтах нельзя рассчитывать на дружеское сотрудничество солнца, дарящего даже самым примитивным деревням пустыни Аризоны тепло и какое-то благородство, то имелись все основания приготовиться к худшему.

Поэтому было приятно (или неприятно — смотря по тому, приветствовать ли продвижение нашей так называемой цивилизации или нет) неожиданно обнаружить настоящий маленький портовый город, который на первый взгляд кажется даже почти европейским. Правда, порт довольно тихий и отнюдь не переполненный. Давно уже прошли времена, когда парусные корабли встречались у мола Пунта-Аренас с первыми пароходами, чтобы принять продовольствие или уголь, прежде чем продолжить свой длинный рейс по этому далекому южному маршруту на север — из одного океана в другой. Между тем Панамский канал открыл мореплаванию более быстрый и безопасный путь, чем тот, который открыл Магеллан.

Сейчас трех деревянных причалов вполне достаточно для редких пароходов чилийской линии в Вальпараисо и нескольких грузовых судов, перевозящих шерсть; да и из этих трех причалов только один в достаточно исправном состоянии. К короткой, не имеющей крана стенке все равно не причаливает ни один пароход, а кругом вода наступает на голую землю, на грязный темный песок, давший городу название, так как «Пунта-Аренас» означает «песчаная коса».

От этого размытого песчаного побережья Магелланова пролива отходит несколько улиц, подымающихся за городом к холмам на горизонте. Улицы пересекаются под прямым углом, и таким образом получается лишенная фантазии, но удобная форма квадратов. Подобная планировка в большинстве случаев служит признаком новых городов. Пунта-Аренас нет еще и ста лет.

В середине площади — обрамленного деревьями квадрата, места для парадов и послеобеденных воскресных прогулок горожан, — водружен бронзовый памятник. Магеллан стоит со шляпой в руке, обратив взор на «свой» пролив, поставив обутую в. сапог ногу на что-то напоминающее жерло пушки; но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это бушприт одной из его каравелл. Компанию Магеллану составляют две фигуры громадных индейцев, сидящих у его ног. Один из них — индеец из племени она с Огненной Земли, другой — техуэльче с равнины Патагонии. Как представители народа, населявшего земли по обе стороны Магелланова пролива и истребленного последователями Магеллана, они выказывают достаточно выдержки, чтобы не обратить восторженные лица к великому человеку или не протянуть ему пальмовую ветвь, которая могла бы стать только символом их мученичества. Они просто повернулись к нему спиной! Блеклые березы и мрачные кипарисы, окружающие героя как дополнительный знак почитания, разделяют поток людей, возвращающихся из церкви по окончании мессы. Этот поток вновь сливается в послеобеденный час на той же площади у музыкального павильона.

Новейший монумент, дар и оплот нового богатства Патагонии и Новой Земли, оплот нефти, — восьмиэтажное здание-колосс, свысока поглядывающее на стоящую рядом церковь. Богатство более старого происхождения, нажитое на шерсти и мясе, давно уже оставило свою визитную карточку в зажиточной части города в виде вычурных, перегруженных украшениями жилищ. Их застекленные зимние сады заставлены комнатными липами и фикусами, но жилые помещения стоят пустыми, так как владельцы живут в Сантьяго, Буэнос-Айресе или в Европе, где условия жизни значительно приятней. Виллы Пунта-Аренас в большинстве своем построены в виде старинных замков с эркерами, люками и бойницами. Принадлежат они немногим преуспевающим фермерам, выставляющим напоказ роскошь, которую здесь не ожидаешь встретить, а помпезные фамильные склепы на кладбище увековечивают тщеславие владельцев и после их смерти.

Но иллюзия великолепия, которую создает вид старомодных роскошных вилл, быстро исчезает. Уже через несколько улиц, менее чем в сотне метров от памятника Магеллану, начинается «пригородная зона» — зона печальной, серой нищеты, смесь лондонских трущоб и старых деревенских хибар, что так гармонирует с этим низко нависшим, темным, дождливым небом. Магеллан не видит этой нужды, она у него за спиной, его взгляд устремлен только на море! Кирпичные дома первых улиц сменяются домами из дерева и жести. Используя жесть, люди пытались рельефом или окраской придать ей сходство с камнем и штукатуркой, однако скоро убедились в трудности и бесполезности этой затеи: беспощадная ржавчина быстро разрушала эту иллюзию. Топят здесь круглый год. Лишь изредка летом бывает несколько счастливых дней, когда нерешительно показывается солнце, стихает ураган и можно загасить огонь, день и ночь пылающий в очагах мерзнущего города, огонь, который прежде не потухал в лодках индейцев.