Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ

Между Столовым и Скарятинским переулками в конце двадцатых годов вырос еще один такой же кооперативный дом. Он был типичным для своего времени, был каким-то плоским, лишенным пластики. В этом доме жили Рафаил и Тамара Фонвизины, потомки известного декабриста.

Остальные дома были старенькими, такими тихими, мирными, спокойными, что ходить по этим переулкам было просто приятно. Тихие старомодные домишки, тихие нарядные особняки, зелень, выступавшая из дворов. Все это настраивало как-то особенно. Не хотелось даже галдеть, что нередко мы делали где-нибудь в других местах. По этим переулкам регулярно провожали домой мы нашего старенького Ивана Ивановича.

Тихие поварские переулки, тесно смыкавшиеся с молчановскими и арбатскими, сделали всех нас жителями одной планеты по имени Арбат. Недавно появилось такое название — "Дети Арбата". Наверное, это правильно. Эта часть города, включая сюда и Бронные и Пречистенские переулки, связана каким-то незримым единством. Все мы — дети Арбата.

На Садовом кольце было только три настоящих бульвара — наш Новинский, Смоленский и Зубовский. Они были такими же, как и бульвары Бульварного кольца. Разве что немного пошире, если не говорить о Страстном и Чистопрудном, которые всех превосходили своей шириной. Все остальные улицы Садового кольца бульваров не имели. Многие из них имели перед домами сады и, может быть, поэтому кольцо получило такое название после того, как были срыты все валы Земляного города.

Так, Садовая-Кудринская улица была именно такой. Проезжая часть вместе с трамвайными линиями проходила по середине улицы, а по обоим бокам располагались сады с развесистыми деревьями и кустарниками, огороженные самыми различными оградами, в основном решетчатыми… У каждого дома своя, непохожая на соседнюю. Позднее, уже в начале тридцатых годов, все ограды уничтожили, все сады объединили, пропустили прямо по ним широкие аллеи, сохранив только очень узенькие тротуарчики вдоль проезжей части, получившей из-за этого некоторое расширение. В результате получилось как бы два широких бульвара по обеим сторонам улицы. Но совсем непохожих на наши настоящие бульвары. Они стали просто озелененными проходными аллеями. Того, чем были ценны настоящие бульвары, — прогулочных мест, интимных уголков, игровых площадок для детей — здесь не было. Даже скамейки были поставлены очень редко. Да и мало они использовались. Только изредка кто-нибудь садился ненадолго передохнуть. Короче говоря, ни для прогулок, ни для детских игр они не годились. Очень уж неуютными они оказались. Но ничего иного от них получить уже было нельзя.

Застройка Садовой-Кудринской улицы в двадцатые-тридцатые годы почти не менялась. Этому способствовало, по-видимому, то, что практически все дома были как бы обособлены, что домовладения отделялись заборами и оградами, и что-либо строить тут было значительно труднее, чем на других обычных улицах. Ведь на том же самом Садовом кольце, где на улицах не было никаких садов, началось строительство многоэтажных домов. Сначала только на отдельных местах, вроде Дома Наркомзема на Садовой-Спасской или Дома Наркомпути на Садовой-Черногрязской. Позже строительство пошло более интенсивно. Устаревшие дома беспощадно сносились, на их месте стали появляться новые, уже многоэтажные.

А на нашей Садовой-Кудринской из новостроек можно было бы указать только на Планетарий, да на здание какого-то Наркомата напротив Спиридоновки. Больше ничего нового долгое время не появлялось. Если не считать расширения Зоопарка, который, перешагнув через Большую Грузинскую улицу, занял большое пространство до самого нашего Садового кольца. Около Планетария он получил выход на улицу, заняв при этом большую часть великолепного сада Вдовьего дома. Практически все остальные дома на Садовой-Кудринской оставались старыми, дореволюционными. В основном это были двух-трехэтажные небольшие дома, встречались и одноэтажные. Все они почти совсем скрывались за высокой зеленью садов улицы. Обращали на себя внимание некоторые особнячки, выгодно отличающиеся от рядовой и немного унылой застройки своим нарядным видом.

На Кудринской площади, на самом углу Большой Никитской улицы стоял трехэтажный дом, сохранившийся до наших дней. Простой жилой дом без магазинов. Конечно же, коммунального заселения. Рядом с ним стоял четырехэтажный дом, который доходил до самой Малой Никитской улицы. Этот дом имел небольшой квадратный двор с подъездом внутреннего дома как раз напротив арки-проезда. Все это было довольно обычным, таких домом и таких дворов было сколько угодно. Но не у каждого у дверей подъезда была такая чудная вывеска, как у этого. Мудреное название: "МЕЦЦО ТИНТО". Что это такое, я не знал. Никогда такого слова не встречал. Конечно, иностранное. Но у кого спросить? Наконец, когда в нашем классе появилась Люда Шингарева, девочка из этого дома, я от нее узнал, что такое мудреное слово означает. Тут, оказывается, размещается типография с каким-то особым методом печатания. Он-то и называется "меццо тинто".

На другом углу Малой Никитской был сад особняка, который размещался в глубине двора со стороны Малой Никитской и выходил на Вспольный переулок. Глухой забор отделял этот дом от улиц. Только один старый вяз вылез из этого сада на тротуар Малой Никитской, и приходилось его обходить, так как он занимал почти весь проход. В конце тридцатых годов в этом доме поселился приехавший из Грузии новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Сначала об этом никто и не знал. Лишь какое-то время спустя я стал замечать, что на дом поглядывают с опаской, стараются побыстрее пройти мимо него. Кто-то тогда мне и объяснил, и кто там живет, и почему сторонятся люди этого дома.

За садом этого дома находились два очень красивых почти одинаковых домика-особнячка. Они были одного роста. По внешнему виду очень похожи друг на друга, только у одного был широкий остекленный выступ на улицу, а у другого этого не было. У обоих были непривычно высокие крутые крыши. Очень редкие для Москвы. Я почти нигде таких больше не встречал. Но не это главное.

Главное то, что в одном из этих домиков жил сам Антон Павлович Чехов. Раньше, конечно, жил. Задолго до революции. И что самое обидное, так это то, что ведь никак это не было отмечено, и никто вокруг не знал об этом. Может быть, только жильцы дома. Но они же не кричали об этом направо и налево на каждом углу. Никакой доски, ничего говорящего о Чехове, не было. Так же, как о Чайковском, мы все узнали не сразу, так и о Чехове. Только значительно позже здесь сделали музей-квартиру Чехова, даже создали за домиком вишневый сад, а на тротуар поставили тумбу-афишу, как бы символизирующую театральную жизнь того времени. Но это ведь случилось уже тогда, когда и зеленые аллеи вдоль улицы были уничтожены, когда эти крохотули домики оказались такими миниатюрными и беззащитными на широченном проспекте, каким стала бывшая Садовая-Кудринская.