Борис Соколов - Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Насчет числа танков, которыми располагали три фронта, даже максимальная цифра выглядит заниженной. В сводке германского командования по итогам Вяземского сражения говорилось о 663 тысячах пленных, 1 242 захваченных советских танках и 5412 орудиях. Даже если предположить, что немцам удалось уничтожить и захватить все советские танки, действовавшие на Западном направлении (что вряд ли верно), то 1 242 танка — это все равно значительно больше, чем 990. Раз одних только орудий группа армий «Центр» захватила более 5 400, то общее их число у Западного, Резервного и Брянского фронтов вполне могло достигать 9 150. Орудий же и минометов вместе советские войска должны были иметь значительно больше 10 тысяч, так что по этому показателю, скорее всего, силы сторон были равны.

А сколько танков было у немецких войск, наступавших на Москву? Начальник генерального штаба германских сухопутных сил генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике отметил, что 2-я танковая группа Гудериана к моменту начала наступления на Москву была укомплектована танками на 50 процентов. Остальные группы имели укомплектованность танками в 75–80 процентов, причем лучше всего обстояли дела в 4-й танковой группе Гёппнера, где имелись четыре полностью укомплектованные танковые дивизии. С учетом этого общее количество танков в 5 танковых дивизиях 2-й танковой группы Гудериана, в 4 танковых дивизиях 3-й танковой группы Гота и в 4 танковых дивизиях 4-й танковой группы Гёппнера вполне могло составить 1 700 машин (по штату в разных дивизиях было 147 или 209 танков). Можно предположить, что по танкам под Москвой в начале октября немцы все же имели некоторый численный перевес. Тем более что уже после начала наступления под Москву было переброшено 350 танков в двух дивизиях резерва ОКХ. Правда, качественное превосходство оставалось на стороне Красной Армии, располагавшей танками Т-34 и КВ.

Допустим, что три советских фронта располагали только 677 самолетами, а противостоявшие им немецкие войска — 1350 машинами. Последняя цифра представляется завышенной, если учесть, что в начале войны на Восточном фронте люфтваффе имело всего 1830 боевых самолетов. С учетом же истребителей ПВО, защищавших Москву и использовавшихся против авиации группы армий «Центр», силы сторон оказываются равны и в воздухе.

Брянским фронтом командовал Ерёменко, Западным — Конев, Резервным — Буденный. Координацию их действий на месте никто не осуществлял. Кроме того, немецкие дивизии обладали большей мобильностью. На направлении главных ударов германское командование смогло создать достаточное для прорыва превосходство в силах и средствах. Вот как описал немецкое наступление Конев: «Приходится сожалеть, что и до начала наступления противника и в ходе его Генеральный штаб не информировал Западный фронт о задачах Резервного фронта (точно так же командование Резервного фронта ничего не знало о задачах Западного. — Б.С.) и недостаточно осуществлял координацию действий фронтов… Две армии Резервного фронта (24-я и 43-я) располагались в первом эшелоне в одной линии с нашими армиями… В то же время три армии Резервного фронта (31, 49 и 32-я), находившиеся на полосе Западного фронта (на тыловом оборонительном рубеже. — Б.С.), нам не подчинялись (при таком „слоеном пироге“ в управлении войсками катастрофа была неизбежна! — Б. С.)…

Ценой огромных потерь противнику удалось прорвать наш фронт и к исходу дня 2 октября продвинуться в глубину на 10–15 километров… С утра 3 октября по моему распоряжению силами 30-й, 19-й армий и частью сил фронтового резерва, объединенных в группу под командованием моего заместителя генерала И.В. Болдина… был нанесен контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положения не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник имел явное численное превосходство над нашей группировкой, наносившей контрудар… Он овладел "Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булышова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта. В результате обозначился прорыв к Вязьме с севера.

Второй удар противник нанес на спас-деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецкой танковой группы и 4-й армии, тесня к востоку и северу соединения наших 43-й и 33-й армий, 4 октября вышли в район Спас-Деменск-Ельня (немцам понадобилось всего три дня, чтобы вернуть Ельню, которую Жуков штурмовал три недели. — Б. С.). Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта, и для Западного фронта. Наши 20, 16, 19-я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм-Жирковского.

В связи с создавшимся положением я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19, 16 и 20-й армий Западного фронта со стороны Холм-Жирковского. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по «бодо» с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и более подробно доложил ему о прорыве на Западном фронте в направлении Холм-Жирковский и о том, что особо угрожающее положение создалось на участке Резервного фронта. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало. Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой. В соответствии с этим мы дали указание об организации отхода войскам 30, 19, 16 и 20-й армий».

В этот же день, 5 октября, когда Ставка согласилась с запоздалым отходом войск Западного фронта, Сталин позвонил Жукову в Ленинград: «У меня к Вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву. Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах». Жуков попросил разрешения вылететь на рассвете 6 октября. Тем временем Конев получил директиву, в ночь с 5-го на 6-е начать отход на линию Осташков-Селижарово-Оленине-Булашево и далее вдоль восточного берега Днепра до Дорогобужа и Ведерников. Той же директивой, как отмечает Конев, «Ставка, к сожалению, с большим опозданием подчинила Западному фронту 31-ю и 32-ю армии Резервного фронта. Будь это сделано до начала сражения, мы могли бы их использовать в качестве второго эшелона…