Николай Либан - Я родился в Москве...
- Название:Я родился в Москве...
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Либан - Я родился в Москве... краткое содержание
Печатается по Сб. Филологический факультет МГУ 1950–1965. Жизнь юбилейного выпуска (Воспоминания, документы, материалы). — М.: Редакция альманаха "Российский Архив", 2003. Печатается с изменениями
Я родился в Москве... - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Я сбежал в восьмом классе юнгой на корабль. Мальчишке нужно мужество — я и убежал. Мама плакала и молилась. Маме доктор говорил: «Не волнуйтесь вы.
ангел мальчишкам соломку подстилает, а иначе все б их головы полетели…» Я сказал, что я еду корреспондентом «Пионерской правды», уговорил Женьку
Долматовского, чтобы он дал мне такое направление. А потом, когда я в Архангельск приехал, меня, конечно, никто не брал никуда. А потом какой-то старый матрос мне сказал: «Брось ты эту бумагу!» Он еще энергичнее выразился… «Тебя никто не возьмет с ней. Вон в Мурманске нужен мальчишка- поезжай туда». Я кое-как добрался до Мурманска. Меня взяли на научно-экспедиционное судно юнгой. Вы знаете, что такое юнга? Мальчишка на побегушках. Мне тогда было лет четырнадцать или пятнадцать.
Я вернулся через год. Дошел до Шпицбергена — на воде не плавают, а ходят. А когда мы вернулись обратно со Шпицбергена в Архангельск, капитан подозвал меня и говорит: «Ну, вот что. Я тебе дам бумагу, тебя примут в школу штурманов дальнего плавания. Понимаешь, как это важно!» Я говорю: «Да-а… я хочу поступать в вуз». «Плюнь ты на это! Что тебе вуз? Кончишь ты вуз, что ты
будешь… учителем, бухгалтером? А капитан дальнего плавания — всегда
человек». Выписал мне зарплату, что я заработал за это время, и отпустил
меня…
Первую работу я нашел на Брянском вокзале, когда грузил дрова и натянул себе грыжу. А потом устроился разнорабочим в типографию «Искры». Я поступал в университет, между прочим. После окончания школы меня никуда не принимали. Нужен был рабочий стаж. Тогда была совсем другая система поступления, чем сейчас. Подавали документы в Мандатную комиссию. И Мандатная комиссия отбирала: кого можно допустить до экзаменов, а кого нельзя допустить. Так что меня первое время даже не допускали. Не член профсоюза. Не член комсомола.
Здесь был анекдот. Я работаю разнорабочим во дворе. Тут влетает
парнишка: «Ты бы мог работать корректором! Что ты здесь корячишься?» Я был очень доволен: меня взяли в корректорский отдел, научили корректуре
И я пошел поступать в университет. Но это считалось работой служащего, не рабочего. Погорел. Видите, как…
Я потом поступил в пединститут. Таких горевых, как я, было много. У меня в классе был товарищ, Даня Шуб. Жил он трудно, его отец был репрессирован: он был членом «Бунда», очень крупный экономист. Даня ко мне приходит и говорит: «Коля! Ты знаешь, я нашел место, где нас будут учить! Открылся пединститут по повышению квалификации учителей». Я говорю: «Как! Ведь я не учитель». — "Ты ведь все время даешь уроки». (Я давал уроки по литературе, по истории, географии.) Я говорю: «Меня туда не примут». — «Не беспокойся. Меня уже приняли. Я студент первого курса и договорился о тебе. Иди к декану Алле Львовне Каплан». Принес я все документы, которые не были приняты в университете. «Идите, — говорит, — в 68 аудиторию, я внесу вас в списки». Я говорю: «Как?!» — «Ну, вот так». А потом этот институт повышения квалификации обратили в Московский городской педагогический институт. Сперва он был без всякого имени, а потом ему дали имя Потемкина.
Был там замечательный профессор Ревякин Александр Иванович, он первый обратил на меня внимание. Когда я окончил этот институт, он мне говорит: «Подавайте в аспирантуру, я вас беру». Я говорю: «Александр Иванович! Я хочу в аспирантуру ИФЛИ». Он отвечает: «Хорошо. Я вам напишу рекомендацию». Ну, вот я и поступил в ИФЛИ. А ИФЛИ во время войны влили в университет. Вот как я оказался в университете.
Сдаешь экзамен — попадаешь в аспирантское объединение, и там Валериан Федорович Переверзев тебе предлагает темы. Я выбрал «Русский исторический роман».
Семинар Переверзева по XIX веку — самый впечатляющий, самый интересный. Кстати, Переверзев не кончил курса университета (он учился на естественном факультете). Он все время сидел в тюрьме — пять лет в царской и семнадцать в советской. Умер, впрочем, на свободе. Он был меньшевик.
Древнерусскую литературу в ИФЛИ преподавал Михаил Несторович Сперанский. Но потом отказался от преподавания, подав письмо Бубнову: студенты на таком низком уровне, что им нужно в сельской школе учиться а не в вузе. — «Я прошу Вас перевести меня на должность переплетчика». И его отчислили. Еще приходит на ум имя Геннадия Николаевича Поспелова.
Я чуть было не сказал, что не было значительных семинаров в МГУ… Был семинар Бонди, безусловно. Может быть, семинар профессора Николая Леонтьевича Бродского по кафедре русской литературы — у него бывало до шестидесяти человек на семинаре!
На кафедре русского языка, конечно, Дмитрий Николаевич Ушаков — я слушал его лекции. Русский барин. Человек был гармоничный. Конечно, назову романиста Максима Владимировича Сергиевского. Он никаким ораторским талантом не обладал, но он был очень умным. И лекции его отличались умом и только! И поэтому, что бы он ни говорил, все было очень интересно и значительно. А германист — Александр Иванович Смирницкий!
Артистичность — это слово, которое имеет много значений. Филолог не должен быть артистом, ему это мешает. Впрочем, иногда получается очень хорошо. Вот, был Федоров, не Коля Федоров, классик, а «маленький Федоров», Анатолий, зарубежник, блестящий лектор, он кончил театральное училище при Камерном театре, в театр его не взяли из-за маленького роста, а вот лекции он читал замечательно. Костя Цуринов тоже очень, очень талантливый был лектор, но вот где талант, где болезнь, иногда трудно было различить. Но самым артистичным человеком на факультете была тетя Поля — уборщица, которая гоняла студентов по коридорам.
В университете не было хороших лекторов, если не считать Александра Ивановича Белецкого, который случайно попал в университет во время войны.
Аракина я знал очень хорошо. Досадно, что Владимир Дмитриевич Аракин ушел из университета с английской кафедры: его расхождения с Ахмановой, в сущности, не должны были отразиться на манере преподавания этой дисциплины. Ахманова боролась за свою лингвостилистику, которая всюду «проникла», в результате, конечно, студенты хуже знали язык, хуже его усваивали. И жалко, что вся энергия Владимира Дмитриевича была направлена только на пединститут, в котором он так успешно, много и долго работал. Университет потерял такого замечательного специалиста, блестящего педагога и большого ученого. А ведь
Аракин учился в Военно-исторической Академии до революции! Его путь был —
путь дипломата, которым он не стал. Ну, и Академия была закрыта.
Из лингвистов же хочу вспомнить о Михаиле Николаевиче Петерсоне, который первым стал читать в университете индийскую филологию. Первый-то курс его был литовский язык. Вера Александровна Кочергина — его любимая и самая талантливая ученица. Она и у меня в семинаре тоже училась.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: