Георгий Гачев - Как я преподавал в Америке

А броуново движение индивидов без царя в голове — не приведет к самоорганизации рынка. Оно к этому приводит в индивидах, заряженных ЖЕЛАНИЕМ — работать, разбогатеть, делать что-то. А у нас — лишь негативный заряд: или ничего не делать, тяга к покою, забыться и заснуть, созерцать — или, у деятельных, — своровать, расхитить, разрушить…

И даже «путчисты»-переворотчики недавние — больше с типом русско-советского человека сообразовывались, нежели победившие демократы-западники, что глаголят о «рыночной экономике», которую некому у нас развивать. Просто так всем опизденело все, что на этой волне отвращения легко снова рушить все и на этом быть популярными. Но строить берутся — без учета метафизики страны и психики человека, каков он тут сложился — по космосу, психее и логосу. Это мне в удивлениях России со стороны моих американских студентов — особенно чувствительно.

Наш крестьянин в деревне — выработает на себя, но излишки производить не станет; на х-я ему уродоваться? Он себя обеспечил: еда есть, телевизор есть, водка есть, а лучшей жизни ему не надо. Зарабатывать же деньги на поездку за границу или на расширение хозяйства — ему не надо: еще рисковать, вызывать зависть и навлекать вора и убийцу?..

И вот почему город — голод получит. Ибо наш заквашенный на руководстве крестьянин избытка продуктов по своей воле производить не станет. Нет стимула и желания в психике — жить лучше. А лишь бы и абы — жить! Особенно глядя, как горожане подыхают с голоду, а все равно никакого путного товара произвести не могут.

…Что-то такое влечение к своим пронзило, что побежал звонить — и пробился сразу, однако, никого дома нет. Хочется крикнуть:

— Все чужое! Только с вами в семейке — жизнь! Хоть и подыхать вместе — обнявшись и глядя в глаза и в душу — вас, таких возлюбленных и высоких!

Так и вижу души моих девочек вытянутыми вверх — как на фресках Дионисия, удлиненными, грандиозно крылатыми…

— Не могу, МОЗЬМУ! — хочется Светлане застонать. Слово Ларисина детства употребляя: «возьму» как «мозьму» произносила.

Чувствую, что и там по папину голосу истосковались — и так же навстречу мне рванется чья-то душа из них, как тогда Лариса вскричала: «Папа! Гоша! — это ты?!»

Подтверждение существования — только в родных, семье имеем. И так все — каждый «простой человек».

А потом прошелся дальше — и там студенческий театр: легко и весело какой-то спектакль ставили. Я не преминул смотреть («примкнул» в оригинале: не разглядел слово. Но и так можно. — 25.7.94). Так мило, когда юноша играет пятидесятилетнего, а девушка — бабушку.

Да тут, не выезжая из Университета, можно страшно интересно жить. Только разгляди все афиши. Бесчисленное множество разных собраний по интересам и группам! Цветение культуры. Так что нечего тебе стремиться выезжать куда-то смотреть Америку. Тут она — в интенсивности своей и в позитиве. Только приникай и приглядывайся.

И студенты — такие свежие и легко отзывающиеся умы! Вот в английской группе позавчера занимались Генри Фордом (он важнейшая во американстве фигура, важнее Вашингтона и Линкольна), и я предложил им подумать над философией человека в автомобиле. И сразу отозвались:

— Приводит к разделению семей — сепаратизм. Можно не жить вместе.

— Все время переезды, переселения.

— Исчезло Пространство, понятие Дали.

— Ну а минусы какие? — им я. — Учитесь и негатив видеть во всяком явлении.

— Окружающая среда отравлена — воздух.

— Человек уж и живет в автомобиле: там и телефон, и компьютер, и спальня. Зарылся…

— И ног ему не надо!

«А вместо сердца — пламенный мотор», — припомнил я советский авиамарш тридцатых годов. Вместо ног — колеса. Так что обычай пионеров-первопроходцев: ноги на стол — был как бы заявка-воление американской психеи: отменить их! — в ответ на что и изобрелся автомобиль…

Но, конечно, не знают студенты европейского наследия культуры — мифов и проч. И вот что еще мне объяснила хозяйка салона в Рассел-хаузе:

— Сейчас движение к равенству меньшинств и их культур приводит к тому, что мифы Греции уравнены в правах с мифами племени — банту, например; а литература Сенегала претендует равняться с литературой Франции. И вот — калейдоскоп культур, множество мелочей…

— Да, европейской культуры наследие — как общий язык было. А теперь что же — пропасть ему из-за демократии и равенства? Нечем понимать будет друг друга.

Сейчас здесь помешались на правах меньшинств — и такие они агрессивные стали: черные, цветные, женские и проч. Последнее-то, впрочем, — не меньшинство, а «половинство» рода человеческого, так что…

Читаю Дерида.

6. Х.91… Но тут приехал Майкл Холквист — и увез к себе в Йель на уик-энд… Но доскажу мысль, что тогда пришла.

Эти Дерида и постмодернисты — это с жиру бесение Духа: кастальские игры — сытых и пресыщенных — и благами житья, и культурой. А вот наша савейская ныне сирость и нищета — всяческая: и телом, и хлебом, и духом — побуждает нас страдать и писать; и если писать, то снова о существенном и экзистенциальном, серьезном; так что наше писание снова веско, как и тексты прежних времен. Напоены субстанцией.

Ну а теперь — о том, что меня ныне е-ет, треплет… Ведь разбил и вторые очки — запасные! А ведь подвесил их на спёциаль- ный шнурок вокруг головы, что мне Суконик дал для катанья на велосипеде, — и сидел на террасе у Майкла и Катерины и читал газеты, сняв очки. Они висели передо мной на шнурке на шее. В это время проходил их мальчик Себастиан с тарелкой и что-то замешкался у двери, затрудняясь открыть. Я рванулся помочь и — трах! — очки от резкого движения сорвались и упали на пол. Я со страхом припал смотреть — разбились! И теперь уже именно левого, зрячего глаза стекло… А мальчик тем временем себе дверь открыл и прошел. Напрасен был мой порыв!.. И тут я уже не мог страдать, а был так поражен целесообразностию ударов по мне в одно место, что увидел в этом некоей Высшей силы вмешательство — Судьбы, или, бери выше — Бога самого! — что даже некое эстетическое удовольствие от последовательной логичности сего — получил.

Напомнило это анекдот, или притчу: как некий правитель шлет брать подать с села или города. Когда первый раз пришли с податью, он спросил: «Ну как они?» — «Плачут», — ответили ему. — «Идите снова и берите далее». Когда второй раз пришли: «Ну как?» — «Ревут!» — «Идите и берите еще!» Когда вернулись: «Ну как?» — «Смеются!» — «Ну вот теперь у них ничего нет — более не ходите!»

Так и со мной ныне. Почти. Ибо еще могу смотреть в левое стекло одних очков при разбитом правом. Да и во вторых очках левое стекло так удачно разбилось, что фокус зрения не повредился в центре (а стекло в нем особое: его еще лет 5 назад в прародинной мне Болгарии с цилиндриком специально сделали), так что еще можно, если никто не видит, в темноте — кино, например, смотреть. Но — опасно: единственным глазом гляжу в разбитое стекло!..