Дмитрий Колокольцов - Экспедиция в Хиву в 1873 году. От Джизака до Хивы. Походный дневник полковника Колокольцова

Прибыв на Адам-крылган вместе с главною квартирою и объехав за командующим войсками всю позицию, я попал на то место, где были расположены сапёры, так как место главной квартиры было близко от них. Ко мне присоединился мой сын, адъютант генерал-адъютанта фон-Кауфмана, и ещё кое-кто из товарищей, и наши гостеприимные друзья-сапёры накормили и напоили нас чаем за целый день. Затем, дождались прибытия наших верблюдов; пошёл опять шум, возня, развьючивание этих кораблей пустыни, отыскивание места для них, расстановка палаток… Насытившись у сапёров, я почувствовал, что усталость берёт верх и меня сильно клонит ко сну. Тут меня взяло раздумье: раздеваться, или нет? Сделав такой переход и не предвидя [22] возможности появления неприятеля, о близости которого не имелось никаких признаков, я решился раздеться и тотчас заснул, как убитый.

Вдруг, на утренней заре, когда луна начинала уже потухать, сапёрный горнист до такой степени неистово затрубил тревогу, что я вскочил, как говорится, совершенно без памяти. Слуга мой уже подавал мне платье, а татарин оседлал лошадь; я в минуту был готов, и так как командующий войсками был близко, то вся главная квартира почти одновременно присоединилась к нему. Князь Евгений Максимилианович был одним из первых подъехавших к главному начальнику войск, а чрез пять минут подскакал и страдавший лихорадкою, Великий Князь Николай Константинович.

Генерал-адъютант фон-Кауфман впереди, а мы все за ним, групою переезжали с холма на холм, так как вся местность состояла из крутых возвышенностей и спусков. Вскакавши, по мягкому песку, на первый высокий холм, нам всем чрезвычайно ясно было видно, во первых, все наши войска, стройно стоявшие на своих местах; а, во-вторых, с помощью занимавшейся зари и потухающей луны, мы могли рассмотреть и неприятеля. Он то разъезжал взад и вперёд, то собирался на месте в кучки, то внезапно бросался вскачь по направлению к нашей позиции, как будто делая вид, что хочет атаковать нас; вероятно же он сам сильно трусил выдвинутых против его кучек стрелковых взводов.

Переезжая, во главе своей свиты, с одного холма на другой, командующий войсками совершенно спокойно рассматривал все движения неприятеля и делал необходимые распоряжения относительно высылки пехотных частей вперёд, по направлению к неприятелю; все приказания отдавались им тихо, с невозмутимым хладнокровием. Тем больший контраст представляла его свита и адъютанты, скакавшие в разные стороны для передачи приказаний главного начальника.

Туркмены, между тем, в виду нас, продолжали творить разного рода эволюции: и стреляли и собирались в кучки, потом пускались с гиком вскачь к нашей позиции; но так только раздавался залп какого нибудь из наших стрелковых взводов, тотчас все кучки рассеивались во все стороны. Я видел, как командующей войсками несколько раз отдавал приказания Князю Евгению Максимилиановичу ехать к выдвинутым взводам и давать [23] им направления, соответственно изменявшимся движениям неприятеля, и Его Высочество, всякий раз, пускаясь с места во весь карьер, по крутым спускам и подъёмам, с быстротою и точностью исполнял возложенные на него поручения.

Во время наших переездов, на одном из фасов отрядного расположения, командующему войсками было доложено, что несколько тюков от павших дорогою верблюдов оставлены при небольшом прикрытии, в недальнем расстоянии от позиции, и что, в настоящее время, при появлении неприятеля, они могут подвергнуться опасности. Командующий войсками подозвал к себе генерального штаба подполковника барона Каульбарса, обратившего на себя внимание ещё в кульджинской экспедиции, где он был ранен в рукопашной схватке, и приказал ему взять одну из рот, чтобы отогнать неприятеля от наших тюков. С холма, на котором мы находились, видно было, как барон Каульбарс повёл роту в сомкнутом строе по направлению к неприятелю, и затем, оставив один взвод на возвышенности, которая командовала местностью, где находились наши брошенные тюки и отсталые верблюды, пошёл с другим взводом на встречу туркменам, которых и разогнал несколькими выстрелами.

Часу в пятом утра, неприятель был окончательно рассеян, так что ни одного человека не оставалось вблизи нашего расположения.

Название, данное урочищу Адам крылган, занимающему песчаное пространство слишком в 60 кв. вёрст, в переводе значит «гибель человеческая». Однако, к тому месту, где мы стояли и где отрядом генерал-майора Бардовского были отрыты колодцы, нельзя было в точности применить ужасающего значения этого названия. Но нам необходимо было следовать вперёд; нам нужно было, во чтобы ни стало, скорее перейти открывавшееся перед нами безводное пространство. По сделанному рассчету, основанному на имевшихся в отряде запасах, и на количестве состоявших в нём людей и вьючных животных, весь переход этот надлежало совершить не иначе, как в два раза; в противном случае результатом могла бы быть действительная гибель отряда.

Трудность предстоявшего перехода никого не обманывала если движение наше от Хал-ата к Адам-крылгану, с выдержанными лошадьми и оправившимися (на Хал-ата) верблюдами, и притом, по местности, не могшей идти в сравнение с тем, что нас [24] ожидало впереди было сопряжено с большими тягостями, то возможно ли было питать уверенность в благополучном исходе нашего странствия по мёртвой и знойной пустыне, и в том, что всем нам удастся увидеть живые воды Аму-дарьи? Притом, вчерашняя ночная тревога ясно показала нам близость неприятеля, который не преминул бы воспользоваться предстоявшими нам бедствиями….

Командующим войсками решено было выступить с настоящего бивака у Адам крылгана в три часа ночи и следовать, без ночлегов, с таким рассчетом, чтобы, пройдя вёрст двадцать при наступлении сильной жары, останавливаться часов на семь или восемь, и потом опять двигаться далее. В час по-полуночи, на Адам-крылгане был подан сигнал подъёма и вьючки верблюдов. В третьем часу войска и верблюжий обоз начали вытягиваться, перебираясь чрез бесчисленное множество барханов; следования войск подобного настоящему, я полагаю, никогда не бывало. Люди, верблюды, артилерия утопали в этом, по истине, песчаном море!.. А отряду надо было идти по рассчету, непременно до девятого часа утра. Когда же взошло солнце, а с ним вместе наступила жара, то картина движения нашего отряда приняла самый печальный колорит. К командующему войсками неоднократно приходили донесения о страшной потере верблюдов, валившихся сотнями, и о трудности движения артилерии. Генерал фон Кауфман, по временам, пропускал мимо себя войска, или сам объезжал их, и обоз, не останавливая следования. Ариергарду было строжайше подтверждено, не останавливаясь в пути, сжигать немедленно все брошеные вьюки, как казённые, так и частные. Опередив в последний раз весь отряд, командующий войсками остановил авангард около десятого часа утра с тем, чтобы сделать большой привал часов на шесть или на семь; ко времени остановки авангарда, им было пройдено, по удостоверению съёмочной партии, 19 1/2 вёрст от Адам-крылгана. Остальные войска и части, конвоирующая обоз, подходили постепенно, но крайне медленно, опаздывая несколькими часами, так что ариергард пришёл на привал с последними верблюдами обоза к шести часам вечера (следовательно восьмью часами позже главного отряда), оставив по дороге, на пространстве 19 1/2 вёрст, около двухсот верблюдов.