Самуил Алёшин - Воспоминания Встречи на грешной земле

— И не хочу представлять! — брякнул я и с победным видом удалился.

В день премьеры я пришел пораньше, чтобы вручить перед спектаклем рабочим сцены полагающийся конверт с деньгам»; Чтобы «отметили». Иначе, как мне уже давно объяснили, по театральным традициям, могут валиться декорации, а то и зашьют занавес.

Для прохода на сцену я вошел на этот раз в театр не с Арбата, а с улицы Вахтангова (теперь почему-то переименованной в Большой Ново-Песковский переулок). Через служебный ход. Но не успел открыть дверь, как передо мной возник рослый мужчина и загородил вход.

Куда?

— Странный вопрос. В театр.

Вход с Арбата.

— Это автор, автор! — крикнула ему заметившая меня гардеробщица артистического подъезда.

Мужчина пытливо окинул меня взглядом и неохотно чуть отодвинулся.

Я протиснулся и вошел.

— Мне на сцену, к рабочим, — сказал я гардеробщице.

— А вон через ту дверку и дальше проходами. Они вас на сцену и выведут.

Но не успел я пройти и десяти шагов по полутемному узкому проходу, как передо мной вырос очередной лоб.

Куда?!

К рабочим сцены. Я... Мне... — начал я почти заикаясь.

Это автор, автор! Пропусти! — донеслось сзади, и лоб отодвинулся.

Я прошел еще метров десять и опять — некто. Но сзади крикнули: «Автор это! Пусть идет», — и некто пропустил меня наконец на сцену.

Там уже суетились рабочие, кончая устанавливать декорации. Занавес был закрыт.

Акимов, сценограф этого спектакля, придумал, чтобы по бокам сцены были два куста. Они уже оба стояли на месте, укрепленные с тыльной стороны фанерными листами. За одним из них сидел, несколько скорчившись, мужчина, который сразу же уставился на меня.

Это автор, — сказал ему заведующий постановочной частью и подошел ко мне.

Однако, тут у вас сегодня густо, — заметил я ему, начиная уже кое-что понимать.

Да, бывает, — флегматично промолвил завпост и подозвал одного из рабочих. Он понимал, зачем я пришел, и к получению причитающегося вызывал второго — свидетеля. Так, во избежание недоразумений, тоже принято, согласно театральным традициям. После чего зав-пост положил конверт в карман.

— А как мне теперь лучше пройти в фойе? — спросил я.

— Через зал. Там сейчас пусто. Публику еще не пустили. Отодвиньте занавес и прямиком в фойе.

Я так и сделал. Но в зале не было пусто. Отодвинув занавес, я увидел, что там вразброс сидело несколько человек. Причем именно у проходов. Они живо переговаривались между собой, но когда появился я, разом замолчали — как отрезало. И пока я шел по проходу, в зале стояла напряженная тишина.

Под их взглядами я постарался дойти до двери в фойе не споткнувшись, а выйдя, бережно прикрыл за собой дверь и тут же стал искать глазами Спектора, чтобы принести ему извинения. Но его нигде не было.

Зато я увидел своих приглашенных. У всех были те самые билеты, что я им определил, в том числе и у моего давнего, упомянутого друга.

Когда же раздался первый звонок и зрителей пустили в зал, я проводил друга до его места, дабы убедиться, что ему удобно.

Зал наполнился, и те ребятки, которых я до того видел, вполне незаметно растворились среди прочих зрителей.

Наконец спектакль начался, и я направился в правую директорскую ложу. Но при входе в нее мне снова перегородил путь плечистый мужчина.

— Это автор, — раздался голос Спектора, который, как оказалось, находился тут. После чего мужчина любезно пропустил меня вовнутрь.

Я вопросительно взглянул на Спектора, но он только повел глазами на противоположную ложу слева и вперился в сцену. В этом спектакле была занята Борисова, и я понял, что с этой минуты для него главное — на сцене.

Но я взглянул на ложу слева и увидал, что там — полускрытый, только рука видна — сидит некто. И с ним еще кто-то; судя по рукаву, женщина. «Кто там?» — шепнул я Спектору, но он даже ухом не повел. Зато я заметил, что плечистый мужчина вдруг стал неотрывно глядеть на меня, так что больше о высоком посетителе у Спектора даже сверхшепотом осведомляться не стал. Что до плечистого мужчины, то, оторвав, наконец, от меня взгляд, он вообще стал смотреть куда угодно, кроме сцены.

А в антракте, выйдя в примыкающее к директорской ложе небольшое фойе, я, ухватив Спектора, промямлил:

Вы уж извините меня, несмышленыша. Но я никак не предполагал, что мое скромное произведение... Короче, надеюсь у вас все обошлось без больших потрясений?

О чем это вы? — протянул Спектор, поглядывая по сторонам. И добавил: — А как ваш давний друг? Все в порядке? Проверили?

— Да. Благодарю вас. Я проверил, ему удобно.

Вот пойду и я кое-что проверю.

Послушайте, а кто там? — я мотнул головой в сторону противоположной ложи.

Потом, — еле разжимая губы, промолвил Спектор и удалился.

Но уходя, мы уже не встретились, и я так его и не спросил. А в гардеробе, увидя уборщицу, протирающую перила, сказал: «А из-за кого это сегодня была такая кутерьма?» И она мне ответила: «Этот, как его... Ну, заикается который... Молотов, что ли?»

Жизнь шла своим чередом. «Одну» вахтанговцы играли так успешно, что в прессе на меня появились нападки. И министерство культуры РСФСР, которому подчинялся этот театр, стало требовать от меня поправок. Но я не поддавался и, в результате, угодил в больницу с падением гемоглобина. И так как я об этом уже писал, то распространяться не буду. Тем более моему выздоровлению способствовало то, что пьесу стали играть у нас и за рубежом более двухсот театров.

Что до вахтанговцев, то театр держался молодцом. Понимая: снимать спектакль со скандалом не захотят, а втихую уже не удастся — упустили момент.

Мои следующие пьесы пошли в других театрах (МХАТ, Малый). Зато, когда я написал комедию «Персона Грата», то первым прочел вахтанговцам.

Театр ее сразу принял, и тут же состоялось дивное распределение ролей. В главных ролях — Юлия Борисова, Людмила Максакова, в мужских — Юрий Яковлев, Владимир Осенев. Ставить пьесу должен был Г.Капланян, худрук Ереванского театра, который уже ставил мои пьесы у себя. Темпераментный, опытный режиссер, с от-

личным чувством юмора, То есть лучше не придумаешь для этой комедии на международную тему.

Начались даже репетиции. Но тут нам дорогу перекрыло министерство, причем на этот раз накрепко. Оно потребовало заключения МИД СССР, что пьеса не повредит международным отношениям.

И началась другая комедия — комедия абсурда, о которой я тоже писал.

Само собой, МИД такого заключения не давал — «не его компетенция».

Девять раз приезжал Капланян из Еревана, добиваясь разрешения на постановку. Без результата. Все свои связи подключил и Спектор, гарантируя, что дипломатических нот и разрывов отношений не последует, если пьеса пойдет на их сцене. Но безуспешно.