Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945

Верховное командование Красной Армии, видимо, имело и другие приоритеты и поэтому решило, что не стоит тратить на Мемель лишних усилий, точно так же как вермахт в свое время не стал уничтожать красноармейцев, оказавшихся в Ораниенбаумском котле. Соображение было такое — загнанный в угол враг оказывает отчаянное сопротивление, которое очень трудно сломить.

В дни осады Мемеля я занимал блиндаж, находившийся на полпути между городом и передовой. Остальная часть моей роты размещалась на ферме в трех километрах от города. Поскольку гражданское население успели практически полностью эвакуировать на запад, это был в буквальном смысле город-призрак.

В короткий период затишья между боями я забрел в какой-то пустой дом и впервые за несколько месяцев принял горячую ванну. Иногда нам удавалось поохотиться на зайцев и тем самым немного разнообразить наш нехитрый паек.

Однажды утром около девяти часов я все еще находился в постели после тяжелой предыдущей ночи. В мой блиндаж неожиданно вошел подполковник Эбелинг. Все еще неодетый, я вскочил с койки и отдал честь. Мои отношения с командиром полка были неплохими, но я сильно смутился, понимая, что совершил серьезный проступок, проснувшись так поздно.

Вскоре произошел не менее серьезный случай. Зная, что мои солдаты какое-то время не стреляли из винтовок, я решил найти подходящее место для короткой стрелковой подготовки. Идеальным местом мне показался холм неподалеку от фермы, где стояла на постое наша рота. Мне даже не пришло в голову, что блиндаж нашего полкового штаба находится на другой стороне холма.

После пяти минут стрельбы поступил срочный звонок из полка. Мне приказали немедленно прекратить огонь. Пули, выпущенные моими солдатами, перелетали через холм прямо над крышей штабного блиндажа. Хотя большая часть моих подопечных искусно обращались с гаубицами и минометами, стрелками из винтовок они были неважными.

На городских улицах неподалеку от фермы, на которой размещалась наша рота, были установлены указатели с двумя словами: «Подразделение Люббеке», чтобы нас могли найти те, кому мы нужны. На письмах, отправляемых солдатам на фронт, из соображений сохранения военной тайны обычно не указывался точный номер роты и полка. Вместо этого, отправляя письма, следовало указывать номер полевой почты. Такое правило действовало все годы войны.

Возможно, по причине ухудшения военной обстановки все большее количество наших писем проходило через военную цензуру. Прекрасно понимая это, я никогда не чувствовал себя ограниченным в том, что хотел сообщить в своих посланиях Аннелизе. Мне также казалось, что от нее я получаю четкое и правдивое описание того, что происходите ней и моими родственниками.

20 января 1945 года я был окончательно утвержден в должности командира роты. Моя радость по этому поводу еще более окрепла, когда солдаты устроили для меня неформальное празднество на ферме, на которой они находились на постое. Уважение солдат, которых я вел в бой, было для меня важнее всех прочих официальных поздравлений. За повышением в должности вскоре последовало повышение в чине — 30 января я стал обер-лейтенантом.

Обязанности командира роты в Мемеле были не такими сложными, как во время боев на Дюне, однако у нас возникли серьезные проблемы с личным составом. В конце 1944 года большие потери наших солдат стало невозможно пополнять прежним образом. Мне приходилось прилагать самые невероятные усилия, чтобы оставшиеся в моем распоряжении 150 человек действовали с максимальной эффективностью.

Хотя командовать солдатами в бою я умел и чувствовал, что мне это неплохо удается, я выполнял немало других обязанностей, не связанных с боевыми действиями, которые возлагаются на любого офицера. Когда погибали солдаты моей роты, моим первейшим долгом было сообщить об этом их родственникам. Хотя на войне привыкаешь и к таким вещам, эта печальная обязанность всегда представлялась мне очень тяжелой.

Однако смерть — вечная и неизбежная спутница войны. Победившая на поле боя сторона занимается убитыми и ранеными, своими и чужими. Очень часто бывает так, что судьба тех, кто числится пропавшим без вести, остается неизвестной. Хотя главная задача победителя — погребение убитых, он должен заниматься и собственными насущными нуждами. Противник не интересуется подсчетом ваших потерь, и сражение возобновляется. Тела убитых остаются не похороненными. Это, конечно, ужасно, но о подобном факте часто забывают. Таков уродливый лик войны.

В конце войны бои на Восточном фронте сделались еще более ожесточенными и кровопролитными. После ряда побед 1943 года советские войска часто добивали раненых немецких солдат и перестали хоронить наших мертвых. В подобных случаях в лагеря военнопленных попадали только ходячие раненые, но обращение с пленными зависело главным образом оттого, где и когда происходил бой.

Насколько мне помнится, верховное командование вермахта никогда не приказывало немецким солдатам не брать пленных. Я никогда не видел, чтобы немцы расстреливали раненых или взятых в плен красноармейцев, хотя на войне могло быть все. Но мы также не всегда хоронили мертвых солдат противника, особенно в то время, когда линия фронта стремительно сдвигалась. Я часто видел, как немецкие солдаты оказывали медицинскую помощь раненым русским солдатам и отправляли сдавшихся в плен красноармейцев в лагеря для военнопленных. Следует признать, что условия в них, к сожалению, часто были просто скверными.

Хотя немецкие войска не всегда вели себя должным образом, военный кодекс все-таки в большинстве случаев соблюдался строго. Будучи командиром роты, я иногда налагал взыскания на солдат, допустивших тот или иной дисциплинарный проступок.

В моей практике имел место один неприятный случай, когда пришлось отдать под трибунал одного унтер-офицера, моего давнего товарища. Он попал в 13-ю роту вместе со мной еще в 1939 году и дослужился от рядового до командира орудийного расчета. Отыскав во дворе дома под Мемелем спрятанный набор столового серебра, он приказал одному из своих подчиненных выкопать его, после чего упаковал эту находку и отправил посылкой в Германию, своей семье.

Когда об этом стало известно, я передал дело в трибунал и отправил его на дивизионную гауптвахту. Насколько мне известно, этот человек попал в штрафной батальон, который использовался на самых опасных участках фронта.

Хотя у меня в подчинении не было офицеров, которые обычно имеются у командира роты, я тем не менее получал некоторую поддержку со стороны командного состава полка, а также нашего «доброго ангела роты» гауптфельдфебеля Юхтера. Он оказывал мне бесценную помощь, выполняя многочисленные рутинные, но тем не менее важные обязанности по заказу продовольствия, боеприпасов и фуража.