Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

Отряд наш должен отвлечь на себя часть неприятельских сил и движением среди многочисленных киргизских кочевий парализовать усилия Хивинского хана к поддержанию между ними беспорядков и вообще враждебного к нам настроения. Подобное движение не может не вселить между Киргизами доверия к нашей силе и тем самым упрочить нашу власть над ними, которая до сего времени признавалась только номинально. Затем, конечная цель отряда — соединение с войсками идущими из Оренбурга и совокупное действие против Хивы под общим начальством генерала Веревкина. Вот суть всего того, что было высказано за нашим обедом.

После обеда я обошел Порсу-бурун, — так называется та часть Киндерлинского прибрежья, на которой раскинут наш лагерь. Он весь покрыт желтоватым песком, перемешанным с мельчайшими [17] раковинами; вероятно еще недавно воды Киндерлинского залива покрывали эту местность. Трудно ходить, нога вязнет, корпус невольно наклоняется вперед и вследствие этого у всех как будто изменилась походка.

В районе лагеря войска выкопали до 25 «колодцев», говорили мне. Приближаясь к ним, я надеялся увидать если не настоящие колодцы, то по крайней мере что-нибудь в этом роде; но я был разочарован при всей скромности моих ожидании. Представьте себе круглые, воронкообразные ямы, в которых едва могут спрятаться три человека. На дне их, в уровень с поверхностью залива, виднеется неопределенного цвета жидкость, перемешанная с песком и обломками раковин, — морская вода, несколько опреснившаяся вследствие естественной фильтрации чрез песчаный пласт. Она имеет до того неприятный вкус и запах, что невозможно пить.

«Тухла маленько, проклятая!» говорят бедные солдаты и… пьют эту, драгоценную здесь, мерзость, вокруг которой они толпятся с манерками и баклагами и просто не дождутся очереди, так как ее просачивается так мало в воронку, что в полчаса едва наполняется ведро.

Пока пароходы в заливе, мы, счастливые, пьем пресную кавказскую воду или сельтерскую, а там… что будет.

Осмотрев несколько колодцев, я поспешил в кибитку, — так нестерпимо жарко было даже в [18] кителе! Почти отвесные лучи солнца жгли и ослепляли; приходилось чисто по-киргизски морщить физиономию, чтобы выносить убийственно яркий свет. Между тем теперь только средина апреля, — какая же адская температура ждет нас среди лета, вдали от моря, в безводной пустыне?..

Едва догорели последние лучи солнца, с береговых топей прилетели в лагерь целые тучи разных мошек, зажужжали необыкновенно крупные комары, и мы все поневоле выползли из душных кибиток и направились к единственному месту прогулки, к пристани.

Огни раскинулись по всему берегу. В заливе, на высоких мачтах, как яркие звезды горели фонари, длинными огненными замками отражаясь на гладкой водяной поверхности. Над лагерем парил неясный гул, в который соединились все разнородные звуки говора и движения. По временам громко раздавался где-нибудь здоровый голос, перекликающийся через весь лагерь, и замирал в отдалении. Слышался глухой стук топора или протяжный крик верблюда, жалобный, словно плач ребенка. Чудный был вечер, но мошки отравляли всю его прелесть.

Раздалась повестка вечерней зори. Люди выстроились пред своими палатками и среди торжественной тишины, воцарившейся во всем лагере, полились стройные звуки русского гимна. Нельзя было в эту минуту не любоваться видом солдат с обнаженными головами, при фантастическом освещении сотни [19] костров, и на заднем плане картины, за темными силуэтами озадаченных Киргизов и верблюдов, — заревом громадного костра, пред которым, залитые ярким светом, стояли в глубоком безмолвии казаки и Лезгины конно-иррегулярцы…

После зори мы отправились… куда бы вы думали?

В театр!

— Верно солдатики «ломают комедь»? спросил я Ломакина, который любезно роздал нам билеты в театр».

— Ничуть не бывало, спектакль как следует, играют актеры и очень миловидная актриса. Сюрприз был самый неожиданный. Нам рассказали, что одна из шкун Общества «Кавказ и Меркурий», захватив пассажиров, собиралась уже отплыть из Баку в Астрахань, как вдруг получилась телеграмма об отправлении ее к отряду в Киндерли. Туда же направилась, не долго думая, и бывшая на шкуне странствующая труппа актеров. Приехали, вбили в песок несколько жердей, обтянули их кошмами от кибиток и вместо занавеса, накинули пароходный брезент, — театр готов!

Пришли. Несколько рядов досок на бочках занимали офицеры, а вокруг плотно сомкнулась пестрая, разноплеменная толпа солдат, Киргизов, казаков, Лезгин, Туркмен и Армян. Давали Водевиль с переодеванием и еще что-то с бесконечными куплетами. В конце спектакля на эстраде появился [20] какой-то бойкий господин и торжественно пожелал «христолюбивому воинству избить врага и заслужить всяких подвигов и лавров-с!»

После этого прелестного напутствия все побрели в свои кибитки, но я еще любовался картиной лагеря при свете догорающих костров, пока все не исчезло предо мною в непроницаемом мраке темной степной ночи. [21]

Прошли, наконец, четыре дня в томительном ожидании похода. Киндерли опротивели. С каждым днем становится все жарче. До заката солнца все ищут тени и безвыходно сидят в своих кибитках. Лагерь кажется покинутым, напоминает царство теней. Изредка проберется между палатками чья-нибудь прокисшая, полусонная фигура, а там… снова томятся на солнце одни лишь страдальцы часовые.

В кибитках духота и несносные мошки. Палатки кажутся серыми от их сплошной массы; все руки и лица обезображены ими. Нигде нет спасенья от этих маленьких, назойливых наших мучителей! [22]

Скука смертельная! Зевота как нарочно неотступно преследует вас, но не дай Бог зевнуть без некоторых предосторожностей — целый десяток маленьких врагов как будто ждут только этого случая, чтобы ворваться в рот незваными гостями.

Днем в жару мы задыхаемся, закупоренные под разными бурками и плащами, в надежде заснуть или, по крайней мере, избавиться от страшных кровопийц; пот валит градом. Едва одолеет дремота, уже прокрались, жужжат вандалы и страшное жало моментально впивается куда-нибудь в пятку или кончик носа. И это беспрерывно днем и ночью, просто отчаянье овладевает!

Нельзя ни читать, ни писать, ни придумать что-нибудь, чем бы наполнить или сократить дни, кажущиеся бесконечными от совершенной праздности. Рад бы выйти из кибитки, несмотря даже на адскую температуру, если бы там, вокруг лагеря, на всем этом беспредельном пространстве можно было увидеть хоть кустик зелени, деревцо или какую-нибудь торчащую глыбу камня, чтобы остановиться на них и отдохнуть утомленному взору. Здесь можно позавидовать даже Киргизаим, у которых не может быть этих странных желаний, потому что они не имеют понятия о другом пейзаже, кроме неизменных песков, которые стелятся пред их глазами сегодня, как вчера и завтра, как сегодня.