Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Лагерные власти организовали трудовые отряды, которые использовались по различным назначениям. Пленных направляли в качестве рабочей силы на фабрику, выпускавшую черепицу и бетонные трубы. Другое рабочее место — соседняя бумажная фабрика. В летние месяцы многие пленные трудились на заготовках торфа в близлежащих болотах. Меня посылали на резку торфа, и мы врезались в болото квадратными лопатами и складывали торф штабелями для сушки. В этом торфяном колхозе были картошка и репа, из которых готовился суп. Несмотря на каторжный труд, мы радовались редкой возможности насладиться большой порцией супа.

В конце концов, стали использовать большую паровую установку с фрезой для нарезки борозд на болотистом участке, а пленные тогда стали нарезать и складывать штабеля черно-коричневого торфа для сушки и сбора. Также стала использоваться очень непроизводительная машина времен еще царской России. Эта машина приводилась в движение паром, а топливом для нее служил торф, ранее часами готовившийся ценой напряженного труда пленных. Чтобы выкроить перерыв в тяжелой работе, мы иногда находили нетронутые ветви деревьев и пни, захороненные под торфом, подбрасывали их куски в работающую машину, отчего ее механизм заклинивало. Так иногда выигрывался час или около этого нужного отдыха, пока шло время на устранение плотно застрявшей помехи.

Мы стали получать ежедневно офицерский паек из 10–15 папирос и 5 граммов сахара. Рядовой состав получал махорку. Сейчас внутренние лагерные власти состояли из немецких коммунистов, а пленные оставались под контролем этих групп коллаборационистов как внутри, так и вне лагеря. По пути на работу нас эскортировали эти привилегированные личности, носившие особые знаки отличия на рукаве. Мы называли этот эскорт «конвоем». Их сразу можно было заметить по лучшей одежде и здоровому внешнему виду, и среди других привилегий им выдавался щедрый паек. Их сотрудничество с Советами в надежде на раннее освобождение имело обратный результат, поскольку оно было важно для советских властей в пропагандистских целях и для управления крупными массами пленных. В некоторых случаях, к большому их неудовольствию, им было суждено выйти на свободу вместе с последними пленными.

Пленные получали свой суп в деревянных мисках, и при выдаче пищи строго следили, чтобы каждый пленный получил одинаковую порцию из десятилитровых ведер. Одно ведро супа полагалось на каждый организованный отряд из десяти пленных. Для взвешивания каждого кусочка черного хлеба использовались небольшие весы, а получение сухарей было распределено по сменам, и каждый человек получал по очереди сухари. Мы знали, что сухари содержат больше калорий; отсюда эта порция хлеба высоко ценилась. В офицерских бараках дисциплина, которую они вели у себя, строго поддерживалась, потому что мы знали, что наша самодисциплина и сотрудничество друг с другом помогут нашим шансам на выживание.

С наступлением зимы нашу трудовую бригаду перевели на бумажную фабрику. Прекратились утомительные ежедневные переходы пешком на расстояние нескольких километров до торфяных разработок. Теперь мы получили возможность ездить на бумажную фабрику и назад, и каждое утро мы забирались в кузов разбитого «форда», чтобы начать очередной десятичасовой рабочий день. Теперь нам позволялось отдыхать по воскресеньям, хотя эта пауза в работе на фабрике прерывалась тем, что нас требовали в трудовой отряд для извлечения бревен из соседней реки.

Меня неизменно посылали в бригаду на ловлю бревен. Реку уже покрыл тонкий слой льда, нарушенный лишь в тех местах, где срубленные на севере и донесенные течением до нас тяжелые бревна извлекались из воды, чтобы далее переправлять их по суше. Для этой работы нам выдавали холщовые чулки длиной до бедра, которые не были водонепроницаемыми, и скоро из-за того, что часами находился в ледяной воде, я подхватил воспаление почки, сделавшее меня инвалидом. Мне разрешили провести в постели несколько дней с высокой температурой, так как лагерный госпиталь был переполнен больными.

Мы продолжали нести потери в своем лагере, однако уровень смертности не достиг прошлогоднего. Один из пленных, которого обычно посылали копать могилы, всегда выделялся своими большими впечатляющими усами и совершенно лысой головой. Однажды он заболел и умер от закупорки кишечного тракта, вызванной перееданием. После вскрытия выяснилось, что перед погребением он выломал у одного из умерших золотой зуб и обменял его с охраной или с кем-то из гражданских на продукты. Он принялся поглощать все, что получил за золото, и быстро заработал фатальное осложнение.

Работая в бригаде на бумажной фабрике, я близко сошелся с Гансом Гольцкнехтом, шахтером из Тироля. Там же вместе со мной был и Густель Хикль. Нам было поручено подносить на деревянных носилках на двоих человек глину к транспортеру. Как-то я разглядел на этом транспортере табличку с датой производства этой машины: «Voith-Heidenheim-1898». После окончательного возвращения в Германию я сообщил эту новость своему дяде Брюнингеру из Гайденхайма, который много лет работал в компании «Фойт». Он работал главным инженером у этого интернационально признанного производителя турбин и винтов. Во время ученичества в Эсслингене ему как молодому, бесплатно работающему добровольцу было поручено разобрать оборудование на бумажной фабрике в Кирхгайм-Тек, которое надлежало заменить более современным и производительным оборудованием. А потом его (дядю) отправили в царскую Россию для установки техники на бумажной фабрике возле Боровичей. Мой дядя провел добровольцем несколько месяцев, строя ту же самую фабрику, где много лет спустя мне пришлось работать в качестве военнопленного.

Прошли недели и месяцы. После почти двух лет заключения мы получили первые письма из дому. Наши ответы на эти безнадежные письма стали для наших семей первым свидетельством того, что мы уцелели в войне и все еще живы в плену. В конечном итоге наши товарищи из Австрии и пленные из Эльзаса были выпущены из лагеря и вернулись домой. Искусно проводимая Веной международная политика оказала влияние на наших поработителей. Ходили слухи, что и пленные из Германии тоже освобождаются. Также улучшился паек, но все равно оставался значительно ниже минимальных здоровых потребностей.

В этом лагере я также повстречался с последним офицером штаба нашей дивизии майором Дешампом. От него я узнал о судьбе других бойцов моей части. Во время нашей капитуляции в ночь с 8 на 9 мая 1945 г. капитан фон Вахтер из нашей дивизионной артиллерии сумел подняться на борт парома, который достиг с пассажирами берегов Швеции возле Мальме. В июне 1945 г. между шведским правительством и Советским Союзом было достигнуто соглашение о том, что эти солдаты будут возвращены советским властям. Шведские военные круги выразили по этому поводу энергичный протест, но оказались бессильны помешать передаче интернированных солдат. Узнав, что его выдадут в руки Советов, фон Вахтер перерезал запястья и был найден в бессознательном состоянии. Его поместили в госпиталь в Мальме, где он вылечился и впоследствии был выдан Советскому Союзу.