Анатолий Черняев - Совместный исход. 1980

Я сначала переживал и даже сожалел, что они едут: знал, что мы им почти ничего не дадим. Но потом, увидев, как они на нас реагируют (как на большую дойную корову, а на остальное - плевать), воспылал презрением ко всей этой Ямайке вместе взятой.

И еще раз убедился в своей правоте - в спорах, давних с Карэном. Лучшая политика в отношении внешнего, в том числе «третьего мира» - изоляционизм. Послать всех крупно на х.. и пусть потом умоляют нас с ними общаться. Но и не лезть в их дела.

Афганистан. С каждым днем мы вбухиваем в это «дело» огромные суммы и материальные средства. Всем их снабжаем и всем обеспечиваем. Приезжал их министр иностранных дел. Прямо заявил, что казна пуста и госбюджета хватит лишь на содержание двух министерств. Остальное - давайте. И даем: трактора, машины, хлеб, радиостанции, бумагу, деньги, не говоря уже о содержании своих войск там и, кажется, афганских тоже. Признаков укрепления режима практически никаких нет. Беспросветно в смысле создания хотя бы мало-мальски жизнеспособной политической структуры. Уйдут наши войска - и Кармаля через пару дней не будет. В общем, влипли фундаментально.

С кем ни поговоришь - даже не возмущаются, а удивляются: мол, сколько все это может продолжаться? Т.е. весь этот брежневский режим. Опять пошли злые политические анекдоты.

Вчера был в гостях друг Толя Куценков. Выпили. Отвели душу. Меня удивила новая в нем черта: российская почвенность, горечь за русский народ, который страдает от интернационализма и, которым помыкают разные «чучмеки». Рассказывает о мнениях разных людей (он много ездит). Общий «глас народный» - «Надоел!» (имеется в виду Брежнев). А выхода никто не видит и не предлагает.

Стал читать Ленина. И вновь - под обаянием его убежденности, страстности, которые превращали его ум в могучий аппарат. И вновь - во власти рационалистической классовости его логики. Ее можно опровергать сегодняшними событиями, но и то, если их хватать наугад и поверхностно. Но она неопровержима как орудие тогдашней истории.

Передо мной одновременно мифы иррациональной народности. Читаю «Лунина» Эйдельмана - еврея, без которого мы, русские историки, не знали бы ее так глубоко и «непосредственно». Говорил с Куценковым, который отражает почвенные метания думающей и совестливой московской интеллигенции. В последней «Литературке» интервью с Распутиным (писатель), который, оказывается, увлекается «Историей государства российского» Карамзина и «Историей России» Соловьева, считая их шедеврами самопознания нации. И, кстати, заявил: верю, что и через 100 лет русские останутся русскими, татары татарами, французы французами, несмотря на все успехи интернационализма. И по неслучайному совпадению в качестве святынь назвал для русских «Куликово поле» и «Бородино» (против татар и французов).

Значит, вот опять мы раскалываемся на западников (Ленин) и славянофилов. Или и в том, и в другом ищем еще более глубокого смысла. Но почвенность - это не идея. Идея же Ленина опошлена последующим развитием и ежедневно превращается в насмешку под действием брежневизма.

Кстати, о почвенности. Пришел том Лермонтова. Стал листать. И вновь поразился гениальности. Пятнадцатилетний мальчишка пишет «Жалобу турка», в которой в двух строфах передает всю суть России на века вперед. В двадцать три года он создает «Бородино», которое затаскано школьными представлениями, но которое содержит в себе всю философию и русский дух «Войны и мира». А рядом непостижимое и по форме, и по содержанию, - «Смерть поэта». В двадцать шесть он пишет неповторимое произведение «Герой нашего времени», которое становится фактически началом новой эпохи в развитии всемирной прозы.

И я подумал: Лермонтов, Пушкин. Они более, чем на три века появились позже, чем Монтень, которого я сейчас читаю с изумлением, потому что там вся вечная и неизменная мудрость жизни, несмотря на все бурные катаклизмы истории. Так вот: когда у нас были Курбский, Пересветов, да сам Иван Грозный, которые, оказывается, писали тексты, как теперь наши «консультанты», у них уже были Монтень, Паскаль, Бэкон, Шекспир, Эразм, Т. Мор и проч. Дистанция просто неизмеримая. Мы их начали догонять при Екатерине II. А к середине XIX века мы их - если по гамбургскому счету - уже обошли «в данном смысле». Наша поэзия. великие имена. И Пушкин уже выше Байрона. Толстой - Бальзака. Даже сопоставлять кощунственно. Герцен объял и превзошел всю до тех пор существующую философию и политическую науку. И во многих отношениях, благодаря российскому здравому смыслу и реализму, он выше Маркса. И если уж идти до конца., если бы не было Ленина, то Маркса сейчас знали бы лишь студенты-отличники, он затерялся бы среди сотен авторов разных теорий.

Но я не про то. Россия догнала Запад за несколько десятилетий. (Потом, после 1917 года пришлось догонять в материальном отношении - индустриальном, тоже за пару десятилетий). Мы оказались в состоянии не только понимать всю их культуру, но и превзошли ее. Как по Блоку: «Нам внятно все - и острый галльский смысл.

И сумрачный германский гений»

Они же не поняли нас. Пушкина, Лермонтова они до сих пор не могут как следует перевести, потому что не могут понять всего, превосходящего их собственное величие.

Они даже до сих пор не признают за нами право сопоставлять на равных. Впрочем, еще Достоевский занимался «комплексом неполноценности», который порождался непризнанием за нами этого права и, который может быть, был одним из психологических источников того, что у нас то и дело возникал соблазн силой заставить их считаться с нами, признать нас.

Даже на моем узком участке - служебном. Общение с коммунистами Запада: насколько они мельче, поверхностнее нас - тех, кто занимается проблемами МКД. Ни по образованности, ни по широте взглядов они не могут тягаться с любым нашим консультантом. Все их «теории» и политические потуги - лепет, ясно, видный нам, хотя мы вынуждены им подыгрывать, а не развенчивать, как это позволял себе Ленин. Но свысока держатся они. И имеют основание, так как КПСС представляют Шибаевы, Капитоновы и т.п., уровень и суть которых они давно раскусили и поняли, что именно этот уровень определяет политический и идеологический потенциал бывшей ленинской партии.

2 апреля 80 г.

Болею. Сижу дома и «испытываю на практике», что было бы , если бы я внезапно ушел на пенсию. Ужас!!!

Но мне привозят тексты - доклад о Ленине, КЫ-ый вариант. Не могу сказать, чтоб мне было противно вновь и вновь елозить по этому тексту. Но это естественно: продукция-то выстрадана и хочется, чтоб выглядела как надо.

Позавчера Леониду Ильичу вручили ленинскую премию по литературе за «Малую землю», «Возрождение» и «Целину». К всеобщему удивлению он сам говорил бодро, не коверкал фраз и слов, не бормотал - будто вернулся лет на пять назад. И речь приличная. Кто-то там насобачился подлаживаться к его нынешнему состоянию. Сам этот перформанс, конечно, постыдный с точки зрения абстрактной общественной морали. И потому, что эти произведения подняты на уровень Толстого и Ленина, вместе взятых. И потому, что «собрание трудящихся» Москвы состояло из той же «списочной» публики, которую приглашают на государственные приемы и проч.: все те же знакомые физиономии - министры, чины комитетов, зав. отделами ЦК и т.д. Средний возраст - лет 65.