Астра - Изверг своего отечества, или Жизнь потомственного дворянина, первого русского анархиста Михаила Бакунина

— Я жадно искал беседы с ним, всегда поучительной и остроумной, если только она не вдохновлялась мелкой злобой, что, к сожалению, случалось очень часто, — Мишель прищуривал голубые глаза и насмешливо искривлял прихотливые губы.

Нет, они не понравились друг другу. Возможно, Бакунину, пресыщенному философией, неустроенному, томящемуся на чужбине, была неприятна сверхнаучность этого немца, который, к тому же, был моложе его на пять лет, к тому удачлив в любви и семейной жизни. Маркс же, немецкий еврей, чуя спиною холодок от полумиллиона русских штыков на востоке, вообще не доверял ни одному русскому, и считал этих «варваров способными лишь на бессмысленный бунт, опасный для Германии».

В те годы он представлял собою человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого научного поиска, крайне замечательный и по внешности также. С густой черной шапкой волос на голове, с волосатыми руками, в пальто, застегнутом наискось, он имел однако же вид человека, имеющего право и власть требовать уважения, каким бы не являлся в сию минуту перед другими и что бы не делал. Все его движения были угловаты, но смелы и самонадеяны, все приемы шли поперек с принятыми образцами в людских отношениях, но были горды и как-то презрительны, а резкий голос, звучавший, как металл, удивительно подходил к радикальным приговорам над лицами и предметами. Маркс и не говорил иначе, как такими же безапелляционными приговорами, над которыми, впрочем, еще царствовала одна, до боли резкая нота, покрывавшая все, что он произносил. Нота выражала твердое убеждение в своем призвании управлять умами, законодательствовать и вести их за собой. Это была олицетворенная фигура демократического диктатора, какою она могла рисоваться в воображении. Контраст с русскими передовыми деятелями был решительным.

— Никогда еще невежество никому не помогло! — изрекал он, словно лил в бронзовые формы. — В Европе, в Германии обращаться к работнику без строго-научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесцельной игре в проповедники, при которой с одной стороны полагается вдохновенный пророк, а с другой допускаются только ослы, слушающие его, разинув рот.

Нет, нет, с Марксом ему не по пути! Другое дело Прудон! Тот самый мыслитель с крестьянскими корнями, автор «Философии нищеты», издевательски разгромленной Марксом под названием «Нищета философии», тот самый, что в Национальном собрании, отвечая на обвинение, сказал самому Тьеру: «Я готов день за днем рассказать всю мою жизнь, а Вы готовы?» И этот Прудон сам приходит к Бакунину, чтобы «слушать это чудище сжатой диалектики и лучезарной концепции вселенских идей»! С Прудоном, автором понятия «анархизм», у Мишеля такое вдохновение и понимание, словно когда-то с Хомяковым на их философских «всенощных бдениях». Точно такое же! Однажды поздно вечером Карл Фогт, будущий знаменитый доктор, приятель музыканта Августа Рейхеля, который тоже квартировал в той огромной квартире, так вот короткий знакомый Карл Фогт, наскуча бесконечными толками о переворотах и волнениях, отправился спать к себе. На другой день рано утром, когда он зашел за Рейхелем, его удивил разговор в кабинете Бакунина, несмотря на ранний час. Он приоткрыл дверь. Прудон и Бакунин сидели на тех же местах перед потухшим камином и оканчивали в кратких словах начатый вчера спор.

И все же… холодна чужбина! Тягостно влачится одинокая жизнь.

— Танечка, девочка моя, неужели ты, в самом деле, забыла меня? — писал он сестре, выказывая сочувствие ее безрадостной, по его мнению, участи, не подозревая, что Татьяна давно «возстала», что воспитывает племянников и приемного сына, что она — опора многосложного семейного уклада Прямухино.

Не знает, очевидно, старший брат и о том горьком обстоятельстве, что злостно преследуемый им когда-то Николай Дьяков погиб на охоте, оставив Вареньку вдовой с двумя детьми.

Тяжела длань Михаилова!

Конечно, дружная семья подхватила воспитание малых детей, но… какова судьба?

— Да, да, я сам в старину, несмотря на мою страстную любовь к свободе, имел большие наклонности к деспотизму и часто мучил и притеснял бедных сестер, — сокрушался Мишель, полагая, что с тех пор сильно переменился.

Не знает он или все же имеет весточки от приезжающих, что брат Николай давно женат и многодетен, но что жена его, прелестная молодая женщина, больна чахоткой. Что мало-помалу женятся и другие братья, кто-то владеет Премухиным, а кто-то имением под Самарой, где-то служат, участвуют в губернских делах. И что Белинский, по-прежнему искренний друг и почитатель всей семьи, тоже женат. Скромная мещанка Мария Орлова сама разыскала-согрела Неистового, взяла на себя заботушку о насквозь болезном мужчине, потому что поняла и полюбила его русскую душу.

…После венчания, по настоянию молодого мужа, молодые не сели в наемную, для шика, дорогую карету, но пошли домой пешком. Ах, как здесь виден весь Виссарион Григорьевич!… А вот Васенька Боткин влюбился во французскую актрисочку и задумал ее украсть, чтобы обвенчаться тайно. Подобный опыт имелся у Александра Герцена, тоже укравшего свою юную невесту, да еще находясь в ссылке во Владимире! Там была нерассуждающая молодая любовь-страсть, которой помогают все добрые силы, все ангелы-хранители. А Васенька так много рассуждал и предвидел столько страшных страхов, что когда коляска с беглецами остановилась у дома Герцена, и тот выбежал их встречать, из нее выпрыгнул Василий Боткин, а на учтиво протянутую руку Александра Герцена с силой оперся… Белинский, хохоча во весь рот. Невеста бежать отказалась.

Но вообще, род Боткиных широко и уважительно прославил себя в русской истории. В особенности послужил отечеству один из младших сыновей старого купца от последней, третьей, жены. Врач «божьей милостью», профессор Боткин, академик, член Государственного Совета, спасший тысячи русских солдат в боях на Шипке и Плевне, составитель ранозаживляющих мазей и лекарств, много построил в столицах и в провинциях лечебниц и больниц, и поныне носящих его имя.

Итак, все были заняты своими делами, жили нелегкой созидательной жизнью, и никто не нуждался в руководствах старшего брата, упекшего самого себя в невозвратную ссылку в Европу.

И на далекой чужбине, в отверженности французской столицы в Бакунине просыпается национальное сознание. Он ощущает себя русским! Мало того! Отныне именно он, Михаил Бакунин, является наследником народных вождей Степана Разина и Емельяна Пугачева, отныне именно он — носитель святого русского бунта! Долой Российскую империю! Долой императора Николая! Опрокину, все опрокину!