Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках

На балу у графини Разумовской Великий Карл встретился с Прекрасной Юлией. Их отношения всегда отличались стихийностью и неожиданными сюрпризами. Подчас они не виделись месяцами, годами, но, встретившись, даже не замечали пробежавшего времени. Буквально продолжали разговор с прерванной в прошлый раз фразы. Если таковая было, разумеется. Внутренне они вели между собой постоянно диалог, своеобразную, слегка конфликтную беседу. Она не прерывалась никогда, ни на одно мгновение.

Так случилось и в этот раз. Карл был слегка утомлен и смотрел поверх голов танцующих, когда откуда-то справа появилась Прекрасная Юлия. Она была не одна.

— Моя воспитанница, Джованна! — представила графиня Юлия юную особу художнику.

Карл непроизвольно вздрогнул. На него смотрели темные, выразительные глаза отчаянной всадницы из Помпей.

Графиня Юлия тут же куда-то отошла, передав на попечение Карла свою воспитанницу. Воспитанница Джованна, глядя в сторону, как бы невзначай, поправила на шее маленький медальон. Карл успел заметить алый камень, вставленный в изящную оправу. Такой же, как у самой графини Юлии, только меньшего размера.

— Почему не спросишь, сколько мне лет? — спросила Джованна.

— Догадываюсь, — пробормотал Карл.

— Мне тысяча восемьсот четырнадцать лет! — сдержанно, но каким-то торжествующим тоном объявила всадница.

— Вы замечательно сохранились. — констатировал художник.

В эту минуту к ним подошла Прекрасная Юлия и как всегда без всякий предисловий, объявила:

— Господибогмой, Карл! Она превосходно обращается с лошадью. Вы должны написать портрет моей воспитанницы. Я так хочу!

«Чего хочет женщина, того хочет Бог!». Эта фраза чаще других вертелась в голове Карла при общении с Юлией.

Все проходит. Впечатления блекнут, стираются. С годами Карл Павлович все реже вспоминал Помпеи. Другие замыслы и заботы занимали его. Когда вспоминал, голову почему-то гвоздем буравила одна только мысль. Догадался ли Деций спустить с цепи своего лохматого пса перед землетрясением? Или в спешке, укладывая свои бесчисленные таблицы, забыл? И вообще! Что с ним самим сталось?

Карл Брюллов покидал Петербург. Навсегда. Хмурились художники, плакали женщины. Подхватив на росписях Исаакиевского собора воспаление легких, по настоянию врачей, Карл уезжал в Италию.

Одному из своих друзей он оставил короткую записку.

«Я жил так, чтобы прожить на свете только 40 лет. Вместо 40 лет я прожил 50 лет, следовательно, украл у вечности 10 лет и не имею права жаловаться на судьбу. Мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посредине держали калеными клещами».

Последние дни Карлу снился один и тот же сон. Он снова в Помпеях. Вокруг пестрая, веселая толпа горожан. Он медленно, никуда не торопясь, бредет по центральной улице. Навстречу четверо юношей несут на носилках какую-то знатную матрону. Она из-за балдахина манит его рукой. Карл подходи ближе и видит… это графиня Юлия.

Она что-то говорит ему, что-то веселое, беззаботное. Но слов Карл не слышит, хотя понимает, графиня рассказывает ему нечто чрезвычайно забавное…

Обмахиваясь веером, Прекрасная Юлия продолжает что-то ему рассказывать.… И Карл начинает смеяться. Весело, радостно, легко. Он смеется, как никогда в жизни.

Карл Брюллов покинул этот мир в «возрасте Вильяма Шекспира». Прах его захоронен в местечке Марчиано близ Рима. Ему не было еще и пятидесяти трех лет.

В каталогах, посвященных живописному творчеству Брюллова, перечислены многие десятки незаурядных, подчас поистине гениальных портретов, написанных художником в разные годы.

Напротив большинства из них бросается в глаза удручающая сноска… «местонахождение неизвестно», «местонахождение… увы!.. неизвестно»…

Ваня Айвазовский был начинающим художником. Как и все начинающие, мечтал со временем стать знаменитым. Но пока ему невезло. Во всем. Ваня учился в петербургской художественной Академии и подрабатывал карикатурами в газетах. Денег вечно не хватало, учеба тоже особенно не радовала. Сплошная черная полоса.

Личной жизни у Вани практически не было никакой. Девушки на него просто не обращали внимания. Худой, нескладный, с длинным носом и без состояния. Одно слово, провинциал, приехавший покорять столицу. Хоть он и был слегка похож на Пушкина, на Александра Сергеевича, это обстоятельство не влияло на его невезение.

В то утро Ваня подошел к зеркалу, чтоб хоть отчасти воодушевиться. В глубине души, он считал себя интересным юношей. Эдакая творческая натура, художник!

Ваня подошел к зеркалу, вставленному в створку старого шкафа, и уже поднял руку, чтоб поправить свои густые непокорные волосы, когда увидел… Вернее, он НЕ увидел своего отражения! В зеркале, в той убогой комнатушке, что была точной копией его собственной, которую он снимал у глухой старушки на Пятнадцатой линии Васильевского острова, никого не было!

Ваня закрыл глаза и с силой помотал головой. Потом осторожно открыл… Сначала один глаз, потом… другой… Ничего не изменилось. Пусто… Тот же дырявый кожаный диван… стол, покрытый газетой с остатками вчерашнего ужина… мольберт с недописанной картиной… холсты… подрамники… гипсовые головы… все на месте… Кроме отражения. Его не было. Начисто. Хотя…

Наклонив голову и заглянув чуть в сторону, Ваня увидел за столом… какого-то типа. Тип с аппетитом поедал «его» ужин.

Несколько секунд, ничего не понимая, будучи абсолютно уверенным, что… или он, Ваня Айвазовский, сошел с ума, или… просто еще не проснулся… Ваня неподвижно стоял перед зеркалом.

Потом не придумал ничего лучшего, постучал костяшками пальцев в зеркало. Как в окно. Тип в зеркале… то-есть, в «той его» комнате вздрогнул и… медленно повернувшись, посмотрел на Ваню.

Теперь пришла очередь вздрагивать Ване. Тип в зеркале был абсолютным пиратом. Повязка на одном глазу, большие усищи… пистолет и кинжал за поясом. Какой-то детский персонаж из газеты «Северная пчела», куда Ваня частенько относил рисунки.

Пират вышел из-за стола и, стуча деревянной ногой по полу, подошел к зеркалу. Их разделяло только тонкое мутное стекло.

Довольно долго оба внимательно рассматривали друг друга, Ваня с недоумением и растерянностью, пират из зеркала бесцеремонно и как-то оценивающе.

В Петропавловской крепости выстрелила пушка. Стало быть, уже… полдень? Хотя только что было утро… Зима, конец февраля.

— Чего тебе, юнга? — нагло спросил пират из зеркала.

Бедный Ваня совершенно растерялся.