Владимир Карпов - Взять живым !

Спросил Сашу Пролеткина:

- Где веревка?

Тот посмотрел на командира безгрешными глазами и, не моргнув, ответил:

- Забыл я ее, товарищ лейтенант. Да обойдемся, вы не беспокойтесь! Было бы кого вязать...

Ромашкин осмотрел снаружи подобранные ящички, Они были из полированного дерева, чем-то напоминали этюдники. Откинул крючки, поднял крышку. Ожидал увидеть все, что угодно, только не это. "Мать родная! Вот так удача! Неужели и во втором ящике такое же?" Он открыл другую крышку, а там еще лучше.

Нет, не штабные документы и не карты! В изящных футлярах, обтянутых изнутри бархатом, лежали коллекционные вина. Каждая бутылка особой формы и пристегнута лакированными ремешками. "Наверное, фриц шел на гулянку, вовремя мы его зацапали, а то, проклятый, вылакал бы все без нас!" усмехнулся про себя Ромашкин.

Разведчики оттащили пленного подальше от деревенской улицы, рассмотрели повнимательнее: все в порядке, обер-лейтенант. Теперь только бы уйти тихо.

Но "язык" сел на землю и - ни с места. Рот у него заткнут, руки связаны, а двигать ногами не желает. Его поднимали, подталкивали в спину, он не сделал ни шагу. Попробовали нести - тяжел, к тому же начал брыкаться. Терпение разведчиков иссякло. Рогатин поставил фашиста на ноги и влепил ему такую затрещину, что тот грохнулся наземь, как неживой. Все подбежали и остолбенели - обер лежал пластом. Убил!

- Ты что, очумел! - накинулся Василий на Рогатина.

- Я в четверть силы. С воспитательной целью, товарищ лейтенант, оправдывался Иван.

Разведчики опять подняли немца, и он "ожил". С опаской поглядел на Рогатина. А когда тот подошел поближе и слегка замахнулся, фашист побежал так прытко, что за ним едва поспевали.

Вышли к речке. "Как же теперь? - задумался Ромашкин. - пленный сам не поползет, а лежать с ним рядом нельзя: начнет брыкаться, утопит и себя и других?.

- Дайте обера мне, - попросил Пролеткин. - Я из него саночки сделают.

- Какие саночки?

- А вот увидите...

Пролеткин выломал в кустарнике две длинные палки и скомандовал:

- Снимай, хлопцы, ремни!

Ему подали ремни. Саша заставил пленного надеть белый костюм и в этом наряде уложил его на палки, привязал к ним ремнями. Теперь немецкий офицер не мог сделать ни единого движения.

Все по одному сползли на лед. Пленного поручили Саше. Из бинтов ему сделали длинную лямку, и Пролеткин тянул немца за собой.

Вскоре окликнул знакомый пулеметчик:

- Вы, товарищ лейтенант?

- Мы.

- Ну, как лед? Держит?

- Держит.

- Скажи пожалуйста! А я совсем не наблюдал за речкой. Теперь буду поглядывать. Приволокли, что ли?

- Приволокли.

Было около шести часов утра. В штабе все еще спали. Но приятной вестью начальство можно побеспокоить. Ромашкин повел обер-лейтенанта к Колокольцеву. Ящички с вином решил пока не сдавать, это не документы, никакого влияния на решение командования они не окажут.

Возвратясь из штаба, подозвал к столу разведчиков и с заговорщицким видом открыл один футляр.

- Вот это да! - восхищенно оценили все.

Фиолетовый бархат отсвечивал матово. Бутылки - одна пузатая с длинным горлом, другая с длинным телом и короткой шеей, третья гнутая в талии, четвертая каким-то кубом - искрились. Их украшали этикетки с замысловатыми золотыми вензелями.

Разведчики развязали "сидора", полезли за кружками.

- Только по сто граммов, - предупредил Василий.

- Да больше, чем по сто, на весь взвод и не придется, - с деланным безразличием сказал Саша, хотя ему явно не терпелось отведать диковинных напитков.

- Французское, - определил Жук, разглядывая этикетку.

- Давайте один ящик командиру полка подарим. У него начальство бывает, пусть пофорсит, - предложил находчивый старшина.

- Я розумию так, що нам же слава буде, - поддержал Шовкопляс и представил Караваева, который угощает начальство. - Чи не покуштуете, товарищ генерал, вина хранцузского, мои славни разведчики просто закидали меня разними трохфеями.

- Решено, дарим один ящик командиру полка! - согласился Ромашкин.

Вино в одной бутылке оказалось густо-красным, в другой - черное, как тушь, в третьей - апельсиново-оранжевое, в четвертой - зеленое, будто весенняя травка. Разведчики опрокидывали кружки в рот, морщились.

- Очень сладкое, - сплюнул Голощапов.

- И градусов мало, - сожалеючи произнес Рогатин. Жук разъяснил:

- Кто же так пьет коллекционные вина? В каждом из них свой букет. Пить надо не торопясь, вдыхать аромат, смаковать вкус.

Шовкопляс ухмыльнулся:

- Щось меня цей букет не забирае. Добавлю-ка я нашенского букету. - Он отвинтил крышечку фляги, налил в кружку водки. Выпил. Крякнул, утирая рот рукавом, и блаженно улыбнулся: - О не букет! О це по-нашему! Аж пятки свербит!

Разведчики посмеялись и тоже залили "французское баловство" ста граммами.

Днем Ромашкин отнес второй ящичек Караваеву. Командир полка поблагодарил за подарок, полюбовался бутылками, но откупоривать не захотел, отдал Гулиеву.

- Спрячь и сбереги. Нагрянут какие-нибудь высокие гости - поднесем. Потом испытующе взглянул на Ромашкина. - А может, сохраним до победы? Может, тогда вместе с тобой разопьем?

- Для такого случая мы и получше достанем, - уверенно пообещал Василий.

* * *

Василий сидел на берегу тихой речки, смотрел на юрких мальков в воде, слушал щебет лесных пичужек и на миг позавидовал им - даже не знают, что идет война.

От рощи тянуло чистой прохладой, она отгоняла запах пригорелой каши, который шел от кухонь, врытых в берега лощины. Василий ушел сюда, чтобы выписать из "Словаря военного переводчика" незнакомые фразы и заучить их. Словарь дал ему капитан Люленков. Он владел немецким свободно. Ромашкин часто жалел, что в школе относился к немецкому легкомысленно. "Если бы запомнил слова, которые мы тогда учили, теперь понимал бы, о чем говорят немцы в своих траншеях, и мог поговорить с пленными".

Ромашкин упорно занимался. Кроме словаря он читал подобранные немецкие газеты, пытался делать переводы.

Подошел капитан Морейко, начальник связи полка, стройный, гибкий, с аккуратным носиком и томным взором. Василию казалось, что Морейко стесняется своей красивой внешности и хочет выглядеть мужественным воякой. Поэтому он говорил развязно, часто матерился, но это выглядело так же неестественно, как выглядела бы вежливость у Куржакова.

- Привет разведка!

- Салют связистам!

- Зубришь?

- Приходится.

- И не жалко?

- Чего?

- Времени! Убьют - все труды насмарку. Пошел бы лучше во второй эшелон - там, говорят, у начфина такая казначейша появилась, закачаешься!

Ромашкина неприятно кольнули слова о смерти, произнесенный с такой оскорбительной легкостью. Захотелось осадить этого лопуха в звании капитана, но Василий сдержался.