Владимир Карпов - Взять живым !

- А если не приволокем?

- Да ты что, корешок, нам не веришь? Смотри, какая братва!

Ромашкин оценивающе поглядел на них: Никола-Мясник - приземистый, как краб, у такого фриц не вырвется, - Вовка-Штымп - отчаянный, глаза полны лихой удали - и те двое, которые как тени ходят за Червонным, - просто идеальные разведчики. Но все же командирская дисциплинированность взяла верх.

- Не могу, братцы, не фашистов - своих боюсь. Не положено так в поиск ходить. Да мы с вами в наступлении себя покажем!

- Покажешь, - вдруг озлился Червонный, - влепят пулю в лоб - и покажешь, какой ты дурак был, что этого дождался!

Вскоре подошел Нагорный:

- Нам вместе дежурство предстоит, пожалуйста, вы, как офицер, человек опытный, просветите меня, что мы будем делать?

Ромашкин посмотрел на усталое лицо и в озабоченные глаза Нагорного.

- Будем следить за фашистами, чтоб неожиданно не напали. - Ромашкину захотелось испытать напарника, и он добавил: - И посматривать за своими, чтоб фашистам кто-нибудь не сдался.

Нагорный перешел на доверительный тон, соглашаясь с Ромашкиным, зашептал:

- Совершенно справедливые опасения, тут есть разные люди. От некоторых можно ожидать! Извините, если вам будет неприятен вопрос, но мне как-то непонятно, что общего вы нашли с компанией Червонного? Вы боевой офицер, а примкнули к ней.

- А мне интересно, - искренне сказал Ромашкин, - любопытно посмотреть на них вблизи.

- Ну и как вы их находите?

- Они могут стать хорошими разведчиками. Нагорный задумчиво посмотрел в сторону.

- Простите меня, но не могу с вами согласиться. Я наблюдал таких людей в лагере не один год - и знаю, чего они стоят. Они живут удовлетворением самых примитивных потребностей - поесть, поспать, полодырничать. У Червонного и Мясника стремления самые низкие, я бы даже не назвал их скотскими, потому что животные не пьянствуют, не развратничают, не обворовывают, не играют в карты, не убивают. Таких людей надо остерегаться, держаться от них подальше, потому что они способны на все.

Ромашкин думал: "Но эти люди пошли защищать Родину, - значит, патриотическое чувство у них есть. А ты вот что задумал? Тебе поверили, дали оружие, а ты готовишься удрать... Что ты за человек? Почему ты такой?"

- Скажите, а где вы жили до ареста, кем были? И вообще, за что вас посадили?

Нагорный печально усмехнулся:

- За что? Я и сам этого не знаю. В общем, это еще предстоит узнать...

"Темнит, - подумал Ромашкин, - ни за что в тюрьму не сажают".

- Я литературовед, профессор. Жил в Ленинграде. У меня остались там жена и дочь... Чудесное шаловливое существо. Ей уже шестнадцать лет. В тридцать седьмом было всего девять. Живы ли? Они в лениградской блокаде. Переписка прервалась. Написал я им письмо об отправке на фронт. Не знаю, дойдет ли.

Ромашкину хотелось верить этому человеку, очень искренней была его грусть, но жестокое суждение о бывших уголовниках не понравилось, некоторые из них казались не безнадежно погибшими людьми.

Опять подошел золотозубый со всей компанией, бесцеремонно сказал:

- Ты, контрик, пойдешь в паре с Николой. А я буду дежурить с тобой, Школьник.

- Но командир распределил иначе, - попытался возразить Нагорный.

- Кончай мычать, контра, пойдешь с кем сказано, - оборвал Червонный.

Попробовал воспротивиться и Ромашкин:

- Взводный узнает...

Но золотозубый вдруг улыбнулся удивленной, милейшей улыбкой:

- Школьник, ты-то почему вякаешь? Ты же наш, свой парень! Иди сюда. Он отвел Ромашкина в сторону и, обдавая табачным дыханием, зашептал:

- Мы тебе помочь хотим. Ты со своим культурным обхождением упустишь эту контру. Он тебе такого в уши надует, только слушать будешь! А Мясник парень тертый, он таких много видел, его не облапошит... Ну и мы с тобой на пару постоим, потолкуем. Или ты со мной не хочешь?

- Я - пожалуйста, только взводный...

- Да не узнает ничего твой лейтенант, - обрезал Червонный, переходя с улыбки сразу на леденящий душу непререкаемый тон.

Вечером, когда после ужина заступили на дежурство в первый раз, Червонный положил винтовку на бруствер, сказал Ромашкину:

- Хоть бы одного фашиста долбануть, за весь день даже каски не видел.

- У них, как и у нас, во время затишья только дежурные в траншее. Навоевались, устали фрицы, сидят, наверное, в блиндажах, вшей бьют.

- Они же культурный народ, - возразил Петр Иванович.

- Все до одного вшивые.

- Ты в газетах читал или сам видел?

- Даже вшей ихних кормил. Как поспишь в отбитом у фрицев блиндаже или в доме, где они стояли, обязательно этой дряни наловишься.

- Ну-ка, Школьник, растолкуй мне, где бы ты здесь за "языком" пошел?

Василий стал пояснять:

- Сначала я бы вон в ту балочку спустился. Она хоть и дугой, не напрямую к немецкому переднему краю идет, но зато не простреливается. Потом из балки к траншее пополз. Разрезал бы проволоку.

- Чем?

- Ножницы есть специальные.

- А где их взять?

- В роте нет, они у саперов бывают.

- А без ножниц можно?

Ромашкин улыбнулся:

- Можно и без ножниц: палку под нижнюю нить проволоки подставил и ползи, потом под другую тоже палку и опять вперед.

- А шарабан у тебя вариг! - похвалил Петр Иванович, удаляясь и радуясь находчивости разведчика.

Тут Ромашкин спохватился:

- Уж не собираетесь ли вы без меня идти? Смотрите, дело опасное, без опыта засыпетесь в два счета.

- Ты же не хочешь нам помочь, - обиженно сказал Петр Иванович.

- Не могу. И вам не советую.

Подошли Мясник и Вовка.

- Ух и воняет! Дайте закурить, - сказал Никола.

- Вот и ты завтра будешь так же вонять, - спокойно ответил Петр Иванович. Мясник злобно зыркнул на него исподлобья, но ничего не сказал.

Ромашкин пошел по траншее, чтобы посмотреть на левый фланг, за ним, скучая, шагал Вовка.

- Безжалостный человек ваш Червонный, - сказал Ромашкин, думая о его последних словах.

- У него все со смыслом - учти. Он ни одного слова зря не говорит. Башковитый мужик. Вот, к примеру, ты его несколько дней знаешь. Ну-ка быстро вспомни, как его фамилия?

Ромашкин стал припоминать, но фамилию назвать не смог.

- Вот видишь. Это он специально подобрал. Даже липовую фамилию его не сразу ухватишь! Профессор в нашем деле.

Когда вернулись с фланга, Червонный все еще курил с Николой.

- Это у тебя ордена были? - спросил Мясник, показывая на дырки в гимнастерке.

- Ордена. Красного Знамени, две Красных Звезды и еще медали.

- Силен.

Иван Петрович прищурил глаз:

- А вот скажи, Школьник, почему тебе за мокрое дело орден давали, а Мяснику - вышку?

- Не понял.

- Он спрашивает, - перевел Вовка, - почему тебе за убитых фрицев ордена, а Николе за убийство расстрел?

Ромашкину не понравилось, что Червонный так настойчиво зовет его Школьником, понимал - и в этом разговоре он хитрит, судя по вопросу, хочет столкнуть его с Мясником. Но зачем ему это, Василий уловить не мог. Все же не хотелось выглядеть в глазах Петра Ивановича и его друзей действительно школьником, и Василий ответил как полагалось взрослому человеку, да к тому же еще и офицеру: