Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Когда это произошло? — спросил Межлаук.

— В 6 часов 50 минут вечера, — ответил Дзержинский. — Калинин мне только что позвонил. К девяти часам меня вызывают в секретариат ЦК партии. Ночью соберется экстренный пленум ЦК.

Раздался телефонный звонок, больно ударивший по напряженным нервам.

— Слушаю, — глухо сказал в трубку Дзержинский. — Да, это я. Не узнаете голоса? Я ведь не «железный», как меня окрестили газетчики… Через час я буду…

Не прощаясь, Межлаук тихо вышел из кабинета.

В течение недели Дзержинский даже не заглядывал в наркомат путей сообщения. Ему было поручено возглавить комиссию по организации похорон В. И. Ленина. Его кабинет в ОГПУ превратился в непрерывно действующий траурный штаб. Несколько ночей Феликс Эдмундович не уходил домой, ограничиваясь кратковременным отдыхом на койке, стоявшей за перегородкой.

Только Благонравов, совмещавший руководство транспортным отделом ОГПУ с работой в НКПС, бывал у Дзержинского в это время и передавал его указания транспорту. В первый же день Феликс Эдмундович возложил на него организацию специального поезда для перевозки гроба с телом Ленина от ближайшего к Горкам разъезда Герасимове [41] Ныне Ленинская. в Москву.

Благонравов доложил наркому — рабочие локомотивного депо Москва-Павелецкая подготовили для этого поезда паровоз У-127.

— А что это за паровоз? — спросил Дзержинский.

— Весной прошлого года беспартийные мастеровые депо взяли этот локомотив с «кладбища» и в неурочное время бесплатно отремонтировали в подарок ячейке РКП (б). А на собрании в клубе избрали почетным машинистом паровоза У-127 Владимира Ильича Ленина.

— Последний рейс почетного машиниста… — с грустью промолвил Феликс Эдмундович.

Дзержинский предложил дать циркулярную телеграмму по линии о приостановке во время похорон на пять минут движения всего транспорта.

Паровозам и судам одновременно с фабриками и заводами отдавать траурный салют тревожными гудками.

В один из этих дней Межлаук встретил в коридоре НКПС Благонравова и попросил его зайти. Валерий Иванович показал ему телеграмму из Киева на имя Дзержинского.

Вручая ее наркому, Благонравов сказал:

— Феликс Эдмундович, я принес трогательную телеграмму, полученную в НКПС на ваше имя.

Группа киевских железнодорожников просила «немедленно поручить соответствующим специалистам разработку вопроса о сохранении тела дорогого Владимира Ильича на тысячи лет».

Благонравов видел, как при чтении этой телеграммы смягчилось суровое и горестное выражение лица Феликса Эдмундовича, как просветлели его черты.

— Вот он, голос народа, — проникновенно сказал Дзержинский. — Это же предлагают и рабочие Путиловского завода. Мне звонили и несколько членов ЦК партии. Все хотят, чтобы Ильич остался с нами, чтобы ею смогли увидеть наши потомки. Но как это осуществить?

Феликс Эдмундович задумался, а затем поделился своими мыслями, которые уже несколько дней не давали ему покоя:

— Профессор Абрикосов принял меры для сохранения облика Ленина на несколько дней. Бальзамировать же тело на длительное время он не берется, говорит, в мировой науке еще не было такого прецедента. А быть может другие ученые возьмутся? Мне звонил Красин — выдвигал идею применения низких температур. Но он ведь инженер, а не медик. Надо бы срочно созвать совещание лучших медиков России. Посоветуемся в ЦК партии и будем добиваться, чтобы воля народа во что бы то ни стало была выполнена.

Второго февраля, поздно вечером Благонравов позвонил по телефону Дзержинскому и сказал, что он и Межла-ук хотели бы зайти к нему, поговорить.

Феликс Эдмундович сразу понял, с какой целью они хотят с ним повидаться и с нарочитой строгостью в голосе спросил:

— А по какому делу?

Благонравов, не ожидавший такого вопроса, на минутку замялся, а затем ответил, что по личному делу.

— Если по личному, то заходите, — с лукавой иронией сказал в трубку Дзержинский, — по делам ПКПС я уже не принимаю.

Благонравов и Мсжлаук вошли в кабинет.

— Значит, правда, Феликс Эдмундович? — с чувством сожаления спросил Межлаук. — Покидаете нас?

— Правда! Сегодня днем сессия ЦИК утвердила меня председателем ВСНХ.

— Вы сами себе напророчили, Феликс Эдмундович, — шутливо упрекнул его Межлаук.

— То есть как сам?

— Вспомните свою речь на президиуме Госплана. Вы обвиняли тогда руководителей ВСНХ, что на все требования и нужды страны они отвечают «не могим», между тем, как настоящие революционеры все могут. Вы заявили, если в ВСНХ не хватает революционеров, то можно не сомневаться — партия их найдет. Вот партия и нашла… вас.

— У меня и в мыслях тогда не было получить назначение в ВСНХ.

— А вот в мыслях ЦК, оказывается, было, — улыбчиво заметил Межлаук.

— Собственно говоря, если хорошенько поразмыслить, то в моем назначении нет ничего поразительного, — рассуждал вслух Дзержинский. — Ведь коллегии НКПС и мне лично приходилось вести упорную борьбу за удешевление топлива и металла, за увеличение добычи угля и руды. Волей-неволей вникал в положение дел этих отраслей промышленности. Мы подвергали резкой критике ВСНХ, Главметалл, ГУТ… Вот ЦК партии и решил: «Если ты, мол, ясно видишь недостатки в главных отраслях народного хозяйства, так вот, будь добр сам и возьмись за искоренение этих недостатков на посту руководителя ВСНХ…». Вполне логичный вывод.

— На кого же вы нас оставляете? — вступил в разговор Благонравов.

— На Рудзутака. Через пару дней буду передавать ему дела. Я очень хотел бы продолжать с вами работать и уже говорил по этому поводу с Рудзутаком. Он согласен вас отпустить, но просил немного повременить, пока войдет в курс дела и подберет замену. Ему тоже не сладко придется. Я уже не говорю о себе.

Дзержинский задумался, мысленно представил себе, как через несколько дней он придет в бывший «Деловой двор» — огромный дом на Варварской площади, где разместился ВСНХ. На первых порах одному, без преданных делу помощников, на которых он мог бы опереться, ему доведется возглавить громадную махину с громоздким аппаратом, которому положено руководить всеми отраслями промышленности, производящими буквально все — от иголок, пуговиц и ситца до электромоторов, молотилок и паровозов.

— Да, — вздохнул Феликс Эдмундович, — теперь на меня ложится гораздо большая ответственность, чем когда назначили наркомом путей сообщения. Вы-то знаете, как нелегко, очень нелегко было овладеть новым для меня делом — организацией, техникой и экономикой транспорта. Помните, как в первые дни мне приходилось задавать вопросы о разнице между технической и коммерческой скоростями поездов, о том, что такое оборот вагона?..