Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Помню, — усмехнулся Межлаук. — Наши спецы тогда удивлялись, как это «министр» и не смущается во всеуслышание расспрашивать об основах железнодорожного дела, тем самым показывая свою некомпетентность. Другой бы, мол, пытался «с ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре», а этот, наоборот, открыто и дотошно доискивается до корней вопроса…

— Им не понять… — обронил Дзержинский, а затем добавил, — став наркомом пути, я имел смелость без всякого стеснения приобретать необходимые знания, а теперь в ВСНХ мне снова придется учиться и учиться, на ходу усваивать множество новых знаний, чтобы руководить такой громадой — всеми отраслями тяжелой и легкой промышленности.

— Феликс Эдмундович, — заметил Межлаук, — но ведь трехлетний опыт управления транспортом во многом поможет вам на новом посту.

— Еще бы! — воскликнул Дзержинский. — Три года в НКПС мне чрезвычайно много дали. Это моя первая серьезная школа хозяйствования. Я очень многому научился и многое уяснил себе. Ведь транспорт является исходной точкой возрождения всего народного хозяйства. И я убедился, что нельзя полностью восстановить железные дороги, не разрешив проблем металла и топлива, вопросов товарооборота между городом и деревней. Как наркомпуть я стремился к этому, но сие было не в моих возможностях. Сейчас же мне дали все карты в руки — доверили руководство ВСНХ. Жаль, что я не могу сразу взять вас с собой, мне было бы значительно легче. Помогите мне подобрать высококвалифицированных специалистов. С одним я уже сегодня договорился…

— Из наших, энкапеесовских? — спросил Благонравов. — Нет. Час тому назад я беседовал с одним видным инженером, консультантом Госплана, о котором Кржижановский отзывался как о крупнейшем знатоке металлообработки. Когда я сообщил ему, что буду возглавлять ВСНХ и предложил перейти туда, он крайне удивился и говорит: «Как это вы делаете мне такое предложение, когда у нас различные взгляды на проблемы паровозостроения? Вы, конечно, помните, товарищ Дзержинский, что я выступал в Госплане против вашей точки зрения?» Отлично помню, — ответил я ему, — но ваше выступление было серьезным. А мне не нужны консультанты, которые смотрели бы мне в рот и старались по шевелению губ угадать мои желания, чтобы поддакивать мне. Мне нужны специалисты, самостоятельно и творчески мыслящие, со своим мнением, обладающие смелостью защищать его. Я сказал ему, что не возражаю, если он и покритикует меня, но, конечно, честно, с принципиальных позиций.

— Ну, и как он, согласился? — поинтересовался Межлаук.

— Согласился… Валерий Иванович, я хотел бы назначить вас на руководящий пост в Главметалл. Металлургия — это наше будущее. А Георгий Иванович занимался бы в ВСНХ подбором и расстановкой руководящих кадров, а также организацией производства. Подумайте об этом.

— Хорошо! — ответил Межлаук.

После небольшой паузы Феликс Эдмундович с душевной теплотой тихо произнес:

— Не думайте, что я так легко и без сожаления покидаю НКПС. Три года жизни отданы борьбе за восстановление транспорта.

Затем Дзержинский заговорил о будущем:

— Трудно, очень трудно мне придется в ВСНХ. С нелегким сердцем я иду туда. И не потому, что его аппарат засорен скрытыми саботажниками, ехидными и хлопотливыми бездельниками. Меня беспокоит другое.

И Феликс Эдмундович поделился с близкими товарищами по работе мыслями, волновавшими его. В ВСНХ на ответственных постах кое-где окопались оппозиционеры. Они поддерживают линию Троцкого на развитие промышленности за счет эксплуатации крестьянства, якобы для ускорения социалистического накопления. Это — опаснейший авантюризм, могущий привести к разрыву союза рабочего класса с крестьянством, а значит, к гибели диктатуры пролетариата. Так отозвавшись о действиях оппозиционеров, Дзержинский воспламенился:

— Чувствую, что не обойтись без войны с ними внутри ВСНХ… Ведь есть откуда брать средства для развития промышленности. Чем выше производительность труда рабочих, рациональнее поставлено производство, строже режим экономии, тем больше будут наши накопления для возрождения промышленности и, прежде всего, тяжелой индустрии. И будет крепнуть союз рабочих и крестьян — эта основа Советской власти. В чем наша сила? В том, чтобы всегда смотреть правде в глаза, никогда не кривить душой, не жалеть и не щадить себя в борьбе…

В этот момент Феликс Эдмундович побледнел и невольно схватился рукой за сердце.

Межлаук встревожился:

— Что с вами, Феликс Эдмундович?

Благонравов налил воды в стакан, подал ему и спросил:

— Вызвать врача?

Дзержинский отрицательно покачал головой и, когда кратковременный приступ боли прошел, глубоко вздохнул, отпил воды и каким-то виноватым тоном пояснил:

— С сердцем неладно… Весь вечер сегодня ныло, а только что так сдавило, как будто пудовая тяжесть навалилась… А вот сейчас уже все прошло, будто ничего и не было. Доктор Гетье поставил диагноз: «грудная жаба». Но это строго между нами. Софья Сигизмундовна не знает.

— Неужели Гетье вам ничего не прописал? — спросил Благонравов.

— Болезнь, как я догадываюсь, не поддается лечению. Он лишь предложил всегда иметь при себе флакончик с нитроглицерином и при болях лизнуть стеклянную пробочку… Но я еще не заказал этого лекарства.

— Феликс Эдмундович! Уже скоро час ночи, пора домой, — предложил Межлаук и при этом схитрил: — Кстати, на обратном пути ваша машина подвезет Благонравова, а то трамваи уже не ходят… Мне-то рядом.

— Сами отвлекли меня от работы, а теперь «домой», — недовольно проронил Дзержинский. — Возьмите мою машину, а я еще с часок посижу.

— Феликс Эдмундович! — снова начал Межлаук, но Дзержинский резким жестом остановил его:

— Рано еще записывать меня в пенсионеры.

— Это верно, но беречь свое здоровье все-таки надо, — мягко возразил Благонравов. — Разве вы не согласны с Владимиром Ильичей, который в таких случаях требовал от товарищей отдыхать и лечиться, «беречь казенное имущество», как он выражался.

— Конечно, согласен. Но есть люди, которым отдых и лечение помогают, а мне с моим складом характера, я в этом многократно убеждался, совершенно не помогают. Не подумайте, что это — пессимизм. Ничего подобного! По своей натуре я всегда был и остаюсь величайшим оптимистом. Но в данном случае я просто здраво смотрю на ход вещей. Врачи абсолютно правы, когда говорят, — больной не должен «уходить в свою болезнь». Боль прошла и ладно, не надо об этом думать и передумывать. Что вы так печально на меня смотрите?

Можете не сомневаться — мы еще с вами в ВСНХ такими делами будем заворачивать, что небу жарко станет…