Илья Константиновский - Караджале

На тридцатом году жизни к нему пришла слава. Но не та, которая могла бы пьянить. Вместе с известностью пришли и унижение и отказы. Каждая из его комедий скандализирует общество. Бывший ученик плоештской Казенной школы № 1, который пародировал на улицах жесты и походку случайных прохожих, высмеивает теперь уже самых респектабельных граждан. Но это разрешается только комедианту. И Караджале демонстративно играет эту роль перед публикой.

«Человек — это животное, которое позирует», — его собственный афоризм. И он сознательно позирует перед публикой. В мире, где считаются только с видимостью, он создает видимость паяца, обожающего покрасоваться перед любым зрителем. Он сам распускает о себе вздорные слухи. Подчеркивая свое плебейское происхождение, он уверяет, что нигде не учился и демонстративно афиширует плебейские манеры. Маска комедианта становится его плотью и кровью.

В годы написания своих комедий Караджале испытывал исключительный душевный подъем. И в те же годы он потерпел крушение во всех начинаниях, которые должны были принести ему независимость и прочное положение в обществе. Изгрызенный червем сомнений, Караджале шутит над своими неудачами. И начинает искренне верить, что родился невезучим.

Вот он гуляет с Влахуца по улицам Бухареста. Пронзительно громко кричат разносчики с лотками на головах, продавцы олтяны, босоногие подростки в узких холщовых штанах, похожих на кальсоны, и белых рубахах, подпоясанных широкими кожаными ремнями. Друзья останавливают одного из них. Парень держит на коромысле, перекинутом через плечо, две корзины, наполненные апельсинами. Влахуца, не глядя, берет апельсин, разламывает его надвое и впивает зубы в винно-красную, брызжущую соком мякоть. Караджале тщательно выбирает апельсин, кажущийся ему наиболее спелым, начинает сдирать с него кожуру и разочарованно останавливается: ему попался прогнивший плод.

— Возьмите другой, — говорит слегка испуганный торговец.

— Да ты что, парень, спятил? Хочешь, чтобы у тебя ни одного не осталось?

О своем невезении Караджале готов рассказывать друзьям без конца. У него есть целая серия таких рассказов, один убедительнее другого. Например, история о несчастном гражданине, который решил помочь неудачливому драматургу и был за это немедленно наказан. Этого гражданина звали Георгиу. Он сам предложил Караджале взаймы несколько тысяч лей. Не надо, не надо было ему делать такое опрометчивое предложение! Когда обрадованный Караджале явился к этому человеку домой, чтобы получить обещанную сумму, он застал его уже мертвым. Дьякон ходил вокруг гроба с кадильницей, опечаленные родственники и соседские старухи стояли пригорюнившись и молча смотрели на новопреставленного. Караджале тоже подошел к гробу, поцеловал икону на груди умершего, перекрестился и, обернувшись к старухам, сказал с мефистофельской улыбкой: «Это я его убил!» Но судьба оказалась ироничнее прославленного ирониста. В ноябре 1885 года она принесла невезучему писателю неожиданный подарок: наследство богатой старухи Екатерины Момуло Кардини, двоюродной сестры его матери.

Екатерина Момуло, урожденная Георгевич, была бездетной вдовой итальянца Кардини, по прозвищу Момуло, нажившего в Бухаресте большое состояние. Эта старуха слыла столь богатой женщиной, что однажды ее удостоил своим посещением знаменитый в те годы бандит Сердару. Он явился в дом старухи в суровом облике прокурора, в сопровождении полицейских, роль которых исполняли переодетые члены его собственной банды. После «обыска» вся эта компания удалилась, унося с собой найденные в Доме ценности и золото. Но даже такое происшествие не очень-то уменьшило имущество богатой вдовы, оцененное после ее смерти в несколько миллионов лей.

И вот среди наследников Екатерины Момуло числилась и ее двоюродная сестра — родная мать Караджале. Невезучий драматург надел черный парадный костюм и отправился на инвентаризацию наследства. Можно легко себе представить его ощущения, когда он смотрел, как нотариус и представитель прокуратуры, в этот раз настоящей, сортировали и подсчитывали бриллиантовые серьги, золотые кольца, изумруды и золотые монеты, припрятанные старухой в матрацах и не найденные даже бандитами Сердару.

Ликование Караджале было, однако, преждевременным. Ибо вокруг миллионов Екатерины Момуло, «Мому-лои», как фамильярно называли старуху в семье Караджале, немедленно завязалась острая борьба. Объявились многочисленные наследники, о существовании которых ближайшие родственники умершей и не подозревали. Появилась даже «дочь» Момуло Кардини, бывшая служанка в его доме, представившая суду доказательства, что давно умерший богач признал свое отцовство. Эти документы, впрочем, оказались подделками. Но от других претендентов было не так-то легко избавиться.

Словом, Караджале вместо того, чтобы получить свою долю наследства, вынужден был заняться процессами, возникшими между различными претендентами. Он стал частым посетителем судов и большим специалистом по гражданскому праву. Злые языки утверждали, что прославленный драматург на два-три года вообще оставил всякую мысль о литературе — он весь ушел в тяжбу о наследстве Момулои.

Да, по-видимому, Караджале все же был прав, когда говорил о своем феноменальном невезении. Тяжбы между различными наследниками Екатерины Момуло длились много лет. На процессах выступали адвокаты, приехавшие из Будапешта, Белграда и других далеких городов, где неожиданно объявлялись все новые и новые наследники. Только в 1904 году, после продажи недвижимого имущества умершей, Караджале получит, наконец, постоянную ренту. А пока все, что доставалось на его долю, он тратил на пышные обеды с друзьями, которые назывались «праздниками Момулои».

Следует отметить, что первую долю, полученную от наследства, Караджале использовал на то, чтобы совершить небольшое путешествие за границу — в Будапешт и Вену.

Итак, даже неожиданный выигрышный билет — наследство Екатерины Момуло не принесло Караджале самого существенного, вожделенного — свободы и материальной независимости. Вернувшись из заграничного путешествия, он вскоре снова оказывается лицом к лицу со старой дилеммой: продолжать необеспеченную жизнь богемы или искать службу и вновь превратиться в узника какого-нибудь тесного служебного помещения, где все дни, все недели, все месяцы придется заниматься неинтересным и монотонным трудом.

О жизни на гонорары не могло быть и речи. Литературные дела Караджале шли своим обычным порядком. Книга, в которой он собрал свои пьесы, все еще не вышла, хотя переговоры с издателями ведутся уже несколько лет. Провинциальные театры ставят его комедии, но систематически уклоняются от оплаты авторских. Так что же ему делать? Может быть, следует обратиться к своим могущественным друзьям из «Жунимя»?