Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене

«А вы в одном ряду будете играть? (Сидя на одной лавке, с одной стороны стола.) Можно, я с другой стороны сяду, поем?» — «Вась, ну ты что, в натуре? Никогда не видел, как в шахматы играют?» — «Да откуда я знаю!»

Вечером Андрей получает маляву от своего подельника. Внимательно ее читает, а потом говорит Косте: «Кость, прикинь, что мне тут подельник пишет! «Андрюха, загони мне каких-нибудь сказок. Больше я ничего читать не могу». (Подельник Андрея — это здоровеннейший бугаина под два метра ростом. Или даже выше! Мимоходом сломавший какому-то случайно подвернувшемуся ему в подъезде бедолаге сразу обе ноги. Зовут Вован. Видел его раз на сборке.)

Андрей на минуту задумывается, а потом, помолчав, говорит: «Да сказки я бы и сам сейчас с удовольствием почитал…» — «С удовольствием — дороже!»

Костя, похоже, никак не может забыть Васе свой день рождения и вчерашнюю историю с чаем. Сегодня перед прогулкой он вдруг совершенно неожиданно обрушился на него по поводу телевизора.

Путем сложнейших интриг и беззастенчивого запугивания робкого и доверчивого Васи («А вдруг ОНИ проснутся?») я добился того, что днем телевизор теперь у нас обычно выключают. Должны же в конце концов Костя с Витей полноценно отдыхать после напряженнейшей ночной работы на решке! Работы, между прочим, в интересах всей камеры!

— Никто не запрещает включать телевизор днем. Никто никому тут вообще ничего не запрещает! А попросить по-человечески — это другое дело. А если кто не понимает — то и к нему будет такое же отношение!

Хотите — пожалуйтесь вон в соседнюю камеру (вору)!

— Да я, Кость, вообще ничего не говорю! Я этот телевизор вообще никогда не смотрю и не включаю!..

(Какая наглая ложь!! Нет, ну вы только послушайте!..)

… Я, Кость, в случае чего, всегда на твоей стороне буду! Я тебя всегда поддержу!

— Да не надо, блядь, меня поддерживать! Я и сам за себя отвечу! А вот если…

К счастью для Васи дверь камеры в этот момент открывается.

«Прогулка!» Костя умолкает на полуслове.

На прогулку выходят трое — Витя, Костя и я.

— Да чего ты на него набросился? — удивленно спрашивает Витя.

— По-моему, он вообще не при делах (не при чем).

Но Костя непримирим!

— Я не мальчик!! Мне не четырнадцать лет! Все я вижу!

Я пытаюсь хоть как-то разрядить ситуацию.

— А соседняя хата-то тут причем? На что жаловаться-то? Ну, даже если бы и действительно запретили — ну, и что?

— В тюрьме нельзя ничего никому запрещать. Если кто-то смотрит телевизор, его нельзя выключать. На Бутырке в свое время хата была, где какие-то спортсмены сидели. Они в хате спортом занимались и поэтому курить всем запрещали. Курить там только в какое-то конкретное время можно было. Воры объявили хату блядскою, и всем этим спортсменам потом хребты на сборках и этапах поломали!

Ну и ну!.. Это значит и я, блядь, по острию ножа хожу? Васю бедного терроризирую! Нажалуется на меня «в соседнюю хату»…

Вечером пришла какая-то совсем уж дурацкая малява от легендарного Зубарька. (Это у которого невеста вскрывалась — ну, я тебе в свое время писал про эту историю.) Фотография смеющейся… э-э… скалящейся лошади и надпись: «Если вы с ней знакомы — пишите.

ЗаранИе душа». (Заранее благодарен, от души.)

Кстати, судя по точковке, несколько ответов он уже получил. Не знаю, правда, каких. Хотя, с другой стороны, делать здесь все равно абсолютно нечего. От такой скуки смертной чего только не сделаешь!

Даже и Зубарьку напишешь.

— Да, крышу у него, похоже, совсем сорвало. Конкретно!

— Ну, конечно. Винтом, хуй ли!

(Зубарек — наркоман и сидит на «винте». На перевентине.)

Я с любопытством спрашиваю Витю:

— А ты разве его знаешь?

— Конечно. Он же у нас в хате сидел. Кровь сворачивал!

— Как это?

— Ну, по пять раз одну и ту же историю всем рассказывал. Причем, без всякого зазрения совести. Сегодня, к примеру, расскажет, а завтра подходит к тебе и опять все сначала начинает. Со всеми подробностями. Ну, я-то ему сразу, после первого же раза сказал:

«Стоп-стоп-стоп! Давай сведем наше общение к минимуму!» А только так тут и можно! Иначе нельзя. Деликатность эта — только себе в ущерб выходит. На фиг это надо!

Р.S.Костя, кстати, рассказал на прогулке, какие именно акты нарушения режима в Ульяновске писали тамошние козлы.

— «Ходил в локальном участке с дурными мыслями».

— Это что, шутка?

— Нет.

— И что за это давали?

— Трое суток ШИЗО. Я сам сидел.

Костя с Витей в конце концов окончательно смирились с мыслью о том, что работать ночью на решке и ходить днем на прогулку решительно невозможно. Чтобы убедиться в этом, им хватило двух дней.

Оно бы, конечно, и можно, но днем обязательно что-нибудь, да случается — то шмон, то ларек, то непонятки какие-нибудь… Не говоря уже о том, что цинкуют днем теперь практически постоянно.

Короче, гулять им нереально.

Днем не высыпаются, а ночью, хочешь, не хочешь, а работать на решке надо. («Или ты думаешь, что это у нас хобби?» — остроумно заметил Витя в ответ на простодушный совет Васи «вставать вечером попозже».)

В общем, промучились они два дня, да и завалились сегодня сразу после проверки спать!

Увидев это, Вася воспрянул духом и пристал ко мне, как банный лист. Прилип, блядь, как какая-то рыба-прилипала к несчастной акуле!

Уклониться от прогулки не было никакой возможности. «Да пойдем, Сереж, сходим! Свежим воздухом хоть подышим!.. Посмотри, какая сегодня погода!.. Да нельзя же все время в камере сидеть!» и т. д.

Нужно было иметь твердость Муция Сцеволы, чтобы устоять против таких зазываний. Разумеется, я не устоял.

Но за душевную рыхлость свою я был наказан… В течение всего часа, отведенного на прогулку, от самой первой до самой последней минуты, я простоял с Васей в углу прогулочного дворика, выслушивая его бессвязные и беспорядочные бредни и жалобы. Вася от волнения брызгал слюной, захлебывался словами, то и дело размахивал руками, как-то нелепо подпрыгивал на месте и всем своим видом ужасно напоминал какую-то гигантскую раскудахтавшуюся курицу. Наседку, потревоженную появлением в небе ястреба. В общем, одну из страбоновских птиц. (Известный древнеримский географ Страбон в своей «Географии» упоминает, что на одном из пустынных островов спутники Диомеда были превращены в птиц, которые ведут там «в некотором роде человеческую жизнь».)

Господи милостивый, что же, оказывается, творится в его голове!

Чем же она забита! Какие только противоречивые страхи и сомнения его не терзают! От опасения остаться завтра без обеда («А вдруг ко мне в это время адвокат придет?») до боязни страшной мести Кости за съеденный горох («Да я же не нарочно! И вообще он сам сначала отказался!»).