Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене

(Э-хе-хе… Значит, до вторника… И вообще, что за хуйня! Он там, видите ли, болеет, а я тут с голоду из-за него помирай!)

Я бегло пересказываю адвокату все случившиеся со мной за это время события.

— Как?! Так Вы сейчас голодаете?! — в ужасе переспрашивает он.

— Да.

— Но мы же с Вами договорились, что до моего прихода Вы ничего предпринимать не будете!

(А-а!.. «Договорились»…)

— Ладно, не важно, — обрываю я тему. — Что есть, то есть. Теперь вот что. Перепишите сейчас мою жалобу, которую я отправлял начальнику СИЗО (просто передать жалобу адвокату я не могу — это запрещено) и выясните до вторника адреса и телефоны всех СМИ. Всех, которые сможете найти. Газеты, радио, телевидение — все. Если во вторник мы не договоримся, будем делать заявление в прессу. Что, мол, полное беззаконие. Дело незаконно выделили (про паспорт), в спецСИЗО перевели, где все подслушивается. Произвол, короче. И объявите заодно, что у меня голодовка сейчас идет. Какой там будет день? Двенадцатый? Ну, значит, двенадцатый. Что идет уже двенадцатый день голодовки.

— А если следователь во вторник не выздоровеет?

— Значит, будем ждать, пока выздоровеет.

— И Вы все это время будете голодать?!

— Да.

— Вы что, с ума сошли?

— Ну, в общем, будем пока именно так действовать. А там посмотрим. Вы пока все бумаги подготовьте и адреса газет выясните.

На этом мы и прощаемся. Адвокат отправляется домой (чай, наверное, пить! с пряниками или с баранками), а я — в свой опостылевший никелированно-кафельный гроб. (Голодать как минимум до вторника. Воды хоть с горя выпить! Где тут кружка?)

Ладно, хуй с ним. Даст Бог, доживем до понедельника. То бишь до вторника. А там видно будет. Надо подождать.

Надо подождать

Искушение святого Антония (или Франциска? Нет, кажется, все-таки Антония).

Во времени я уже научился здесь примерно ориентироваться. Три, нет четыре раза в день мне стучат: «завтрак… прогулка… обед… ужин» (все мимо!); и два раза заходят: утренняя и вечерняя проверка.

По этим событиям и сужу. Как по вешкам в болоте.

Часов в двенадцать дверь камеры (гроба!) вдруг открывается. С недоумением привстаю на шконке. Что это еще такое? Да еще в субботу.

Никого, пардон, не жду. Заходит сам господин начальник тюрьмы.

(О-о-о!..)

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

— Вы голодаете?

— Голодаю.

— А зачем?

— Ну, так надо.

— Зря Вы это. Я хотел бы Вам кое-что пояснить…

(«Я предчувствовал, что дело не обойдется без пояснений».

… От того, что Вы голодаете, ничего не изменится…

(«Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет!»

… И вообще, кончайте Вы все это! Прекращайте Вы свою голодовку… Пойдете сейчас в камеру, там хорошо, люди кругом…

… Я же Вам искренно, Сергей Пантелеевич, добра желаю…

— … Просто от чистого сердца!..

Да и вообще:

… Да и нам Вы только лишние беспокойства доставляете…

(А-а!.. Понятно.

— Вы знаете, я сегодня с адвокатом общался…

— Вчера!

— А, ну да, вчера. Он должен будет прийти ко мне во вторник, со следователем, если тот выздоровеет к этому дню. Следователь, как назло, заболел. Все одно к одному. Так вот, я с ним во вторник поговорю и тогда уж, в зависимости от этого разговора, приму решение. Хорошо?

— Ну, дело Ваше. Зря только здоровье губите. До свидания.

— До свидания.

Дверь захлопывается. Я в раздумьях опускаюсь на шконку.

(«Опускаюсь»! На шконку! Вот до чего злоупотребление изящной словесностью доводит! Никогда!! Никогда не читайте Шекспира! А также Гете, Данте и т. п. Читайте только г-жей донцовых-марининых, разгадывайте кроссворды и смотрите по телевизору рекламу «Сникерс». «Съел — и порядок!»)

Чего, собственно, он приходил? Сам, в субботу, собственной персоной. Что ему было надо? Чего это он меня уговаривал? Может, и правда, искренне?.. А если нет? «На уговоры дьявола поддаться?» Ну ладно, хватит! У тебя свои-то мысли в голове есть? Или только шекспировские? Ну так, «на уговоры дьявола…» Тьфу ты, черт!

Точнее, дьявол. Точнее, о чем я думал?.. «На уговоры…» Нет, ну это просто неописуемо!! Похоже, дух Шекспира твердо вознамерился обосноваться… Ну, все понятно! «Вознамерился!.. обосноваться!..» В общем, перед вами, дорогие товарищи, готовый пациент Кащенко. Клиент Серпов. Этот проклятый дух свел меня с ума! Все понятно.

— Короче, дух, если ты здесь, скажи, что мне делать? А? А?..

— Молчишь, естественно, пидор. Ну, так и отстань тогда от меня. Толку от тебя все равно никакого. Как от козла молока. Во! Опять завыл.

— На уговоры дьявола подда-аться?

— Коль уговоры дьявола к добру.

— Забы-ыть себя? Забыть, кто я така-а-ая?

То есть, кто я такой. Я же все-таки не Королева Елизавета. И вообще, хватит завывать! Да и начальник тюрьмы все-таки не Глостер.

Хотя, конечно, «жалость» и уговоры ментов…

Ладно-ладно! Все понятно. Уймись. Без тебя знаю. Да и хуй они меня за нос поводят! (Хотя, конечно, я и простодушен… и открыт душой…)

Мне, кстати, вспоминается один прелюбопытный рассказик Андрея («Андрюхи курского») на эту тему:

— Стоим мы с начальником оперчасти, а шнырь — пидор там у нас на зоне был, Тереха, пятнадцать лет за убийство сидел — пол моет. Ну, начальник ему и говорит: «Ладно, Терехин, иди уж. Хватит на сегодня… Вот смотрю я на тебя, Терехин, и думаю: ну, почему тебе пятнадцать лет дали?» Тереха этот растрогался, чуть ли не зарыдал, и говорит со слезами на глазах: «Спасибо, Виктор Андреевич!

Единственный Вы здесь человек меня жалеете!» Ну, собрался он и вышел, а опер продолжает: «Да таким пидорасам разве пятнадцать лет давать надо? Их стрелять сразу надо!»