Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

К большому нашему огорчению, «Таймыр» К рейс пока не собирался. Он стоял у причала, заканчивал ремонт котлов, и, в лучшем случае, мог выйти недели через две. А мы-то думали, что достаточно нам бросить свои чемоданчики на палубу судна, как раздастся команда: «Отдать швартовы!» Мы рвались в море, а тут предстояла стоянка.

Начались корабельные будни. Нам поручили самую неинтересную работу: обить ржавчину в угольных бункерах. Бункера — тесные глубокие шахты — были запущены, и ржавчина покрывала их стенки толстой сплошной коростой. Каждое утро после завтрака, пере-одевшись в грязную робу, вооружившись кирками, защитными очками, мы спускались в бункер. Целый день, с коротким перерывом на обед, поднимая страшный грохот, мы колотили по железным стенкам. Ржавчина отлетала пластами, колола лицо, забивала нос и уши, а мы все колотили, колотили до одурения. Казалось, что работа совсем не двигается. К концу дня оглушенные и совершенно обессиленные вылезали на свет божий. Садились прямо на палубу и дышали чистым воздухом. Потом шли в баню, наскоро мылись, заваливались в койки. Даже есть не хотелось. Непривычные мы были к такой работе. Если Герман находился в кубрике, когда мы появлялись там после бункеров, он неизменно говорил:

— Пришли, будущие капитаны? Сколько сегодня наработали? Метра два квадратных сделали? Ничего, привыкнете. Это вам не бабам мозги замусоривать, про штормы рассказывать. Погодите, ягодки еще впереди.

Мы устало огрызались. Не до подначки нам было. Вечером в кубрике над столом зажигалась лампа, и тот, кто оставался на судне, садился играть в карты или читать. Герман в карты не играл. Если он не уходил на берег, то собирал вокруг себя несколько человек, любителей всяких баек, и рассказывал. Рассказывал про женщин. Только про женщин. Говорил пошло, грязно, похабно. Читал какие-то порнографические стихи и поэмы. Наслаждался, облизывая свои красные губы. В кубрике хихикали. Матросы постарше останавливали его:

— Хватит тебе языком трепать, Герка. Уши вянут.

— А ты уши заткни. Кстати, тут не институт благородных девиц. Да знаю я: одно заткнешь, другое оставишь. Ведь самому интересно. Как он ее… А?

Меня не интересовали его рассказы. Мы привыкли к похабщине, и непристойная форма, тупость суждений, безапелляционное утверждение, что «все они такие, не удивляли и даже не раздражали. Я не останавливал его, придерживаясь удобной точки зрения: «не любо — не слушай, а врать не мешай».

Но однажды за ужином, когда он сел на своего любимого конька, не знаю, что со мною случилось, я ввязался в разговор:

— Слушай, ну что ты заладил одно и то же? Надоело! Все скверные, все продажные, все проститутки, а где же хорошие? Где честные, благородные, верные?

Что тут началось! Я не могу повторить даже десятой доли того, что выслушал от Германа. Может быть, на этом все бы и кончилось, но он совершил ошибку: оскорбил меня и мою семью. Я вскочил.

— Замолчи, скотина! Или я разобью тебе котелок! Замолчишь, сволочь?

Казалось, мои слова только подхлестнули Герку. Его речь стала еще грязнее. Он издевался над моей женой и матерью. От ярости я уже ничего не соображал. Схватил со стола медный чайник и с силой швырнул в Герку. К моему счастью, не попал. Чайник снарядом просвистел мимо его головы, ударился о койку. Носик у него сплющился. Теперь наступил Геркин черед. Он был не из тех людей, которые прощают обиды.

— Убью, сука! — тихо сказал он.

Не торопясь взял со стола нож и пошел на меня. Не думаю, что он хотел меня ударить, вероятнее всего просто собирался попугать, унизить, но я приготовился к обороне, схватил табуретку. Нас разняли. Герман сквозь зубы процедил:

— Я тебе этот чайник припомню. Каждый день смотри на носик и вспоминай сегодняшний день.

И он припомнил.

В начале июня «Таймыр» вышел в море. Мы ждали этой минуты с нетерпением. Дул свежий, прохладный северо-восточный ветер, но мы не уходили с палубы. Проплыла мимо зеленая Соломбала, лесозаводы со стоящими у деревянных стенок судами, причалы Экономии. «Таймыр» уже просвистел тоненьким голосом три продолжительных свистка, что означало прощание с портом. Одно из судов ответило басовито и солидно. Маймакса петляла. Вскоре потянулись низменные болотистые берега. Ветер стал крепче, холоднее. Чувствовалась близость моря. Берега удалялись. Слева они уже еле виднелись.

«Таймыр» шел между красными и черными вехами. Впереди краснела маленькая точка, не то буй, не то веха.

— Северодвинский плавучий маяк, — сказал кочегар, поднявшийся на палубу подышать.

Верно, это был маяк. Я видел такой впервые. Выкрашенный в красный цвет, с белой полосой посредине, он казался самым настоящим судном с бушпритом. Только в центре палубы возвышалась мачта с большим маячным фонарем. Мы прошли «плавучку» близко. Кто-то из маячных помахал нам рукой. Видно, распознал знакомого.

Так незаметно мы оказались в море. «Таймыр» стало покачивать. Он переваливался, как настоящий большой ледокол. Справа тянулся черный высокий Зимний берег. В море гуляла волна. На судно, как стая курчавых болонок, бежали шипящие барашки. Так легко дышалось! Я полной грудью вдыхал прохладный воздух и казался себе таким сильным, смелым, мужественным. Несколько лет, проведенных мною в яхт-клубе, принесли большую пользу. Я не укачивался, легко передвигался по палубе, кое-что знал из морской практики. Вот я и стал настоящим моряком. Так мне казалось. На ледоколе плыву в Белом море, а впереди Северный Ледовитый океан. Вероятно, встретятся штормы и мне придется бороться с ними. А потом мы будем высаживаться на необитаемые острова, строить навигационные знаки, выгружать продовольствие на маяки… Мысли были самые детские.

Я поднялся в рубку. Пунченок стоял на руле. Часы показывали полночь, но было светло, как днем. В Белом море летом ночей не бывает. Пунченок недовольно сказал:

— Вставай. На вахту надо выходить за пять минут до смены. Понял?

До Мореходки он учился в Военно-морском училище и гордился тем, что знает все морские порядки, Я принял теплые ручки небольшого штурвальчика. Судно покачивало, и я никак не мог удержать его на курсе. Рыскал градусов по десять то вправо, то влево. Волновался и от этого все чаще гонял руль с борта на борт. Николай Николаевич нес штурманскую вахту. Он несколько раз заглядывал ко мне в компас, качал головой. Потом взглянул на мое лицо, подошел.

— Дай-ка сюда, — проговорил он, легонько отталкивая меня от штурвала, — и смотри.

Не прошло и нескольких секунд, как штурман успокоил судно. Оно устойчиво легло на заданный курс.

— Обернись, — сказал Николай Николаевич. — Ровная струя за кормой?

— Ровная.

— Становись к штурвалу. И запомни одно золотое правило. Чем меньше ты будешь гонять руль, тем лучше. Чуть-чуть. Полградуса вправо, полградуса влево. И достаточно.