Герхард Кегель - В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)

С 1923 по май 1926 года о Пилсудском почти не было слышно, пока он в результате военного переворота не оказался в мае 1926 года снова у власти. Тогда он и положил начало своей системе диктатуры с элементами фашизма - то, что я вкладываю в понятие "режим Пилсудского".

Эту предысторию нужно знать, чтобы понять, что режим Пилсудского в Польше не был идентичен ни фашистскому режиму Гитлера в Германии, ни фашизму Муссолини в Италии.

"Группа полковников"

Какую же роль играла при режиме Пилсудского так называемая "группа полковников"? Речь шла прежде всего об офицерах польских легионов, созданных Пилсудским. То были выходцы из самых различных классов и слоев, представители различных профессий, если они до вступления в легион уже успели получить какую-нибудь профессию. В своем большинстве они являлись бывшими студентами и школьниками, но среди них имелись также и бывшие рабочие, члены польской партии социал-демократов, молодые врачи, артисты и люди, хотевшие стать учеными. После восстановления польской государственности эти люди, которые имели военный ранг, скажем, лейтенанта или генерала, либо остались в армии, либо были продвинуты Пилсудским на руководящие государственные и иные посты. Из них и сформировалась та "группа полковников", которая, заменяя ослабевшего старца, все в большей мере вер шила судьбами страны. После его смерти в 1935 году в их руках оказалась сосредоточенной вся государственная власть, которую они никому не уступали до самого конца буржуазно-феодальной Польши. Они еще меньше, чем "старик", церемонились с конституцией Польши. Но и оказавшись на постах начальника генштаба и премьер-министра, министров, послов, статс-секретарей и т.д., они всегда подчеркивали свою принадлежность к "группе полковников". Это являлось для них как бы дипломом, выданным лично маршалом.

Как уже отмечалось, члены "группы полковников" по своим первоначальным профессиям были чрезвычайно разными людьми, отнюдь не только военными. И их классовое происхождение весьма пестрое, так же как и в освободительной борьбе польского народа участвовали представители многих классов и слоев. Связующим звеном служило доброжелательное отношение к ним Пилсудского, с одной стороны, и их преданность Пилсудскому - с другой. Но всех их нельзя стричь под одну гребенку.

Министру иностранных дел Польши Беку, например, очень нравилось, когда его называли полковник Бек. Серьезные иностранные наблюдатели, знавшие его близко, - я не могу это подтвердить собственными наблюдениями - утверждают, что перед принятием важных решений он составлял гороскоп, в котором наряду с расположением звезд важную роль также играли даты рождения и смерти Пилсудского. В целом же в "группу полковников" входили самые разные люди от серьезного военного или государственного специалиста и вплоть до салонного офицера и даже политического авантюриста.

Во время моей работы в Варшаве, главным образом после 1935 года, эта "группа полковников" крепко держала в своих руках руководство режимом Пилсудского. Большинство людей продолжало так называть этот режим и после смерти Пилсудского - в правящей группировке не находилось другой такой личности, именем которой можно было бы назвать режим.

При этом после кончины Пилсудского возникла характерная для режима обстановка, в которой тогдашний президент Польши Мосьцицкий, ученый-химик с крупным именем, но не являвшийся сколько-нибудь крупным политическим деятелем, без обсуждения выполнял указания польского министра иностранных дел полковника Бека, так же как он раньше выполнял указания Пилсудского. Так же вели себя главнокомандующий вооруженными силами маршал Рыдз-Смиглы, премьер-министр Славой-Складковский, министр обороны генерал Каспшицкий и другие руководящие деятели. Они ничего не представляли собой ни в политической, ни в военной области, но издавна входили в состав "группы полковников" и пользовались благосклонностью маршала. В кругу друзей они, бывало, жаловались на то, что о принимавшихся полковником Беком чрезвычайно важных и даже сопряженных с риском внешнеполитических решениях, могущих оказать и оказывавших влияние на историю буржуазно-феодального польского государства, они нередко узнавали лишь из газет.

О "группе полковников" во время моего пребывания в Варшаве ходили бесчисленные, большей частью весьма нелестные анекдоты. Но были также популярные и остроумные "полковники".

Одним очень известным тогда человеком, которого сатирическая газета "Вробель на даху" ("Воробей на крыше") избрала постоянным объектом своих насмешек, являлся полковник Венява-Длугашевский, бывший врач из Парижа, переводчик на польский стихов Бодлера и, как утверждали, любимец варшавских женщин. За год или два до нападения на Польшу фашистской Германии его произвели в генералы. "Вробель на даху" в рисунках и словах так описала печальные последствия этого повышения для "полковника": после того как его сделали генералом, он в новенькой генеральской форме танцевал на праздничном балу с очаровательной молодой варшавянкой. Она спросила, кто он такой. И когда он с победоносным видом ответил, что он - Венява-Длугашевский, красавица влепила ему звонкую пощечину. Удаляясь от своего кавалера, она с презрением крикнула ему: "Вы жалкий обманщик! Каждый мальчишка в Варшаве знает, что Венява-Длугашевский - полковник. А вы - всего лишь самый обычный генерал!"

Незадолго до нападения фашистской Германии на Польшу министр иностранных дел полковник Бек направил "полковника" Венява-Длугашевского послом в Рим. Через несколько недель после вступления на этот пост у него взял интервью корреспондент крупной издававшейся в Кракове буржуазной газеты "Курьер краковски". Цитирую по памяти, но содержание передаю точно. Вопрос корреспондента: "Какую разницу, господин посол, вы видите между вашей нынешней деятельностью дипломата и вашим прежним положением полковника или генерала?" Ответ: "Главное различие я вижу в следующем: если в беседе со мной посол какого-нибудь другого государства или представитель здешнего правительства скажет мне глупость, то я вынужден ответить ему примерно так: "Ваше превосходительство! Ваши умные слова произвели на меня глубокое впечатление. Я восхищен вашими солидными знаниями и вашими чрезвычайно содержательными мыслями. Но, к моему огромному сожалению, я не могу полностью согласиться с тем, что вы сказали". Когда же, напротив, раньше в офицерском казино в Варшаве кто-нибудь из моих товарищей нес чепуху, то я обычно хлопал его по плечу и говорил: "Ты совсем спятил, дорогой!" В этом, по-моему, и состоит главная разница между моей прежней и нынешней деятельностью".

Другая Польша