Сергей Аверинцев - Воспоминания об Аверинцеве. Сборник.

Необычной и значимой стороной энциклопедических статей Аверинцева был их язык. После многих десятилетий молчания, каза­лось, русская речь потеряла способность касаться вопросов мета­физики, духовной культуры, христианской антропологии и даже са­мой веры. Нужно было совершить археологическое путешествие и прошлое и поместить обнаруженные реликты не в музей, а в новое, крайне неблагоприятное для них окружение и заставить их заново ра­ботать. И Аверинцеву это сделать удалось. Он опирался на свою глу­бокую языковую одаренность, исключительную начитанность, на живую связь с «серебряным веком» — с тем временем, когда эти темы в последний раз звучали в русской культуре во весь голос. Иногда казалось, что к жизни вернулся отец Павел Флоренский со своим сложным, труднопостижимым и столь возвышенным образом мысли и письма. В этих статьях произведена была тогда подлинная «реаби­литация» русской речи. Этим, однако, еще не была освобождена до­рога богословию, она еще и долго после этого была закрыта идеоло­гическими рогатками. В статье «Символика раннего Средневековья», опубликованной в 1977 г. (перепечатана в настоящем сборнике), ссылки на Новый Завет даются с латинскими названиями книг (Evangelium secundum Lucae, etc.), что было, несомненно, цензурным усло­вием, которое в своей близорукой ограниченности не допускало ка­кого бы то ни было национального коррелята этим источникам древ­ней словесности.

Аверинцеву нужно было преодолеть внутреннее сопротивление, чтобы десятилетием позже описать важнейшие понятия христиан- ( гва в ряде статей словаря «Мифы народов мира» (увидевшего свет н 1980 г.), который уже своим названием давал подчеркнуто атеис­тическую интерпретацию включенного в него материала. Здесь были опубликованы, в частности, статьи «Авраам», «Ад», «Адонаи», «Анти­христ», «Благовещение», «Вознесение», «Воскресение Иисуса Хрис­та», «Двенадцать апостолов», «Дух Святой», «Иисус Христос», имев­шие определенную вероучительную направленность.

Эта открытость Аверинцева к сотрудничеству с теми организаци­ями и силами, которые лояльно относились в советское время к вла­стям предержащим и как бы шли им навстречу, несколько смущала постороннего наблюдателя. Его кандидатская диссертация, опубли­кованная как книга «Плутарх и античная биография. К вопросу о ме­сте классика жанра в истории жанра» (М., 1973), тотчас была удо­стоена премии Ленинского комсомола, что не могло не показаться по крайней мере вычурной странностью. Лишь позже стало ясно, в ка­кой степени Сергей Сергеевич воспринимал Россию как свою соб­ственную страну, в какой степени он не желал уступать ее другим силам, которые заставляли людей менее убежденных, чем он сам, чув­ствовать себя в собственной стране эмигрантами. Его вклад в пре­одоление социальной и даже экзистенциальной изоляции, которую испытывала в России интеллигенция, был столь же велик, как вклад другого выдающегося ученого — Д. С. Лихачева.

В те же годы, тотчас по окончании университета, Аверинцев был вовлечен в большую просветительскую работу по переводу античных языческих и христианских авторов для различного рода антологий. Здесь ему пришлось овладеть, во-первых, сложными поэтическими формами, которыми так изобилует древняя поэзия, в особенности ли­тургическая, и, во-вторых, архаическими ресурсами родного языка, прежде всего в его церковном, церковно-славянском облике. Он пере­водил и комментирование только близких ему по университетскому образованию греческих и латинских авторов, но взялся за сирийских и, наконец, еврейских. В 90-е годы, когда в печати появились его ори­гинальные стихи, большей частью духовного содержания, стал ясен еще один мотив его переводческой деятельности. Биографическая ста­тья о нем, напечатанная в «Православной энциклопедии» (М., 2000), добавляет к его профессиональным занятиям «филолога, историка христианской культуры, литературоведа» не совсем обычное в этом наборе эпитетов звание — «поэта» (т. 1, с. 126). В частности, он пе­реводил Платона, Менандра и Плутарха, Климента Александрийско­го и Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Григория Нисского, Ефрема Сирина, Романа Сладкопевца и Иоанна Дамаскина, Иеронима, Амвросия и Фому Аквинского, патриарха Сергия и Феодора Студита, Кассию и Симеона Нового Богослова, Адама Сен-Викторского и вагантов, равно как и других древних и средневековых авторов, из­вестных тогда в России только понаслышке. Наконец, он перевел три синоптических Евангелия, Псалтырь и Книгу Иова. Этот размах дея­тельности заставляет вспомнить фигуры Возрождения и раннего ра­ционализма, именуемые по своему кругу интересов и размаху науч­ной деятельности гуманистами, полигисторами и эрудитами. Интерес к новой и новейшей литературе отразился в переводах из Гете, Гельдерлина, Рильке, Тракля и др.

Более двадцати лет Сергей Сергеевич был сотрудником Инсти­тута мировой литературы АН СССР, где со временем возглавил Сек­тор античной и византийской литературы. Здесь ему тоже пришлось немало заниматься просветительской работой; то была эпоха, когда индивидуальные научные темы не поощрялись, и научные работни­ки в обязательном порядке участвовали в создании «коллективных монографий». Институт и Сектор публиковали тогда сборники, но­сившие названия «Античность и Византия», «Античное наследие н культуре Возрождения», «Традиция в истории культуры» и тому подобное; кроме того, шла работа над многотомной историей Визан­тии, Краткой литературной энциклопедией, Историей всемирной ли­тературы. Аверинцев участвовал во всех этих начинаниях как автор или редактор, в них он поместил немало очерков, дающих широкую картину различных периодов византийской литературы, затем он расширил свой научный диапазон, охватив еврейскую и некоторые другие ближневосточные литературы. Две его диссертации были по­следовательно посвящены вопросу жанра в поздней греческой лите­ратуре, который, как уже упоминалось ранее, он исследовал на ма­териале сочинений Плутарха, и поэтике ранневизантийской литера­туры; докторская диссертация была защищена им в 1980 г. Выделение раннего периода в византийской литературе позволило ему использо­вать библейские тексты для решения задач исторической поэтики.

Естественный человеческий и научный интерес к Библии и рели­гии был в те годы подавляем, публичное обсуждение этих вопросов не допускалось. Однако медиевисты, то есть историки средневековой письменности и культуры, не могли обойти их полным молчанием, в том или другом виде они отвоевывали себе место в печати. Иногда достаточно было применить для камуфляжа новую терминологию, назвав, например, церковно-славянский язык «древнеславянским ли­тературно-письменным языком», Евангелие — «памятником тради­ционного содержания». В другом случае приходилось подчеркивать социальный и даже антицерковный характер какого-либо источни­ка, чтобы оправдать его изучение: так, получило широкое развитие изучение культуры, литературы и даже богословской мысли старооб­рядцев, поскольку они составляли «протестную» группу в истории русской Церкви, при том, что недопустимым оставалось изучение ра­бот их оппонентов. Лингвистическое или лингвостилистическое ис­следование какого-либо религиозного источника позволяло слегка ка­саться вопросов библеистики и богословия, поэтому в славистике по­лучило широкое распространение изучение библейских рукописей в качестве источников по истории языка, множество работ в 70-е гг. было посвящено истории русского литературного языка, поскольку все почти источники его средневекового периода были церковными, богослужебными или богословскими по своему содержанию. Были ли научные интересы Аверинцева продиктованы такими же причинами? Однозначно на этот вопрос ответить трудно.