Карин Мюллер - Год в поисках Ва. История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой

В субботу (наш последний день) я должен был идти в театр кабуки с приятелем. Я в слезах проводил своего друга до станции, и мы попрощались, зная, что больше никогда не увидимся. Это был единственный раз, когда я по-настоящему любил, и я был на сто процентов уверен, что такого чувства мне больше никогда не суждено испытать. Мой друг прошел через турникет и сел в поезд. Через три минуты — самые долгие минуты в моей жизни — пришел мой приятель, который не знал о том, что я голубой, и мы пошли в театр. Я надел маску, как обычно, нацепил свою притворную улыбку, но в голове только и крутилась прошедшая неделя, сжигая мне душу. Вокруг все было как в тумане. Мне хотелось просто забыть обо всем, но как я мог забыть любовь всей своей жизни?

В театре у нас были отличные места — четвертый ряд, рядом со сценой. Я впервые смотрел пьесу суперкабуки — это более современный, адаптированный вариант традиционного представления. В пьесе рассказывалось о Кагуя Химэ, принцессе Луны. Она не знала, что такое любовь, и поэтому ее послали на Землю, где она влюбилась в прекрасного принца. В конце принцесса узнала, что ей придется покинуть любимого, вернуться на Луну и потерять все воспоминания о нем. Если же она останется, то и Земля, и ее любимый будут уничтожены. Представь себе эту историю, рассказанную в представлении с великолепными костюмами и спецэффектами — люди, летающие над залом на веревках, краски, яркие, как в бреду. Я как будто попал на Солнце и смог увидеть Землю в совершенно другом измерении. — Он замолкает. — И за все четыре часа я ни разу не вспомнил о нем».

И я решаю ехать.

Прихожу домой собирать вещи и вижу, что в мое отсутствие Джерри закатил запоздалую новогоднюю вечеринку. Гостиная и кухня завалены объедками и стаканами с пролитым вином. Даже моя подушка провоняла застоявшимся сигаретным дымом. На доске для сообщений нацарапано: уехал на несколько дней. Я собираю вещи, открываю окна, чтобы объедки не сгнили, и покидаю этот бедлам.

16 часов в прокуренном автобусе, ночь в Сакате. С неба тихо падают сухие белые хлопья — значит, здесь не так уж холодно. 2 девочки лет по 15 терпеливо ждут, когда загорится зеленый свет. Голые белые ноги торчат из-под коротких школьных юбочек. Отважные жители Сакаты выезжают на скользкий тротуар на велосипедах. Я поражена и немного напугана. Кажется, местные уже приобрели иммунитет к морозу.

Куромори оказывается поселочком на 400 семей. Единственная достопримечательность — завод по производству натто. Театр в такой маленькой деревне — непозволительная роскошь. Для представления каждый год переоборудуют местный синтоистский храм.

В 8 утра в храме уже полно людей, в основном тех, кому за 50. Женщины таскают доски для настила, выступающего прямо в зрительный зал. Они укутаны платками, на носу очки с толстыми стеклами, замерзшими от холода. Мужчины спорят, в каком порядке устанавливать стропила. Несколько человек усердно ворочают лопатами снег, пытаясь докопаться до твердой земли.

Кажется, они чересчур взволнованы предстоящим событием. Организатор же стоит с совершенно невозмутимым видом. Он единственный здесь в костюме и в галстуке.

«Скоро успокоятся», — говорит он.

«Вы тоже будете играть?»

«Нет! — смеется он. — В пьесе принимают участие только те, кто родился в Куромори. А я здесь с 4 лет. Родился в 10 милях к югу».

Однако именно он выбирает пьесу и приглашает актеров. А ведь ролей почти 30. Так что дело это нелегкое, особенно в это время года и при таком морозе.

«Народ соглашается играть в спектакле только ради саке, которое разливают после репетиций», — смеется он.

Меня бы ему одной бутылкой горячительного завлечь не удалось. Ведь ради этого придется выучить несколько часов диалогов на почти непонятном языке. Однако сложнее всего найти троих субтильных мальчиков-подростков, которые согласились бы играть роли прекрасных девушек со всем из этого вытекающим: толстым слоем грима, цветочными кимоно и розовыми бумажными зонтиками. В традиционном театре кабуки все роли играют только мужчины, хотя само это искусство возникло именно благодаря женщине.

В 1603 году синтоистская жрица по имени Идзумо-но-Окуни исполнила в Киото намеренно откровенный танец, доведя зрителей до дикого экстаза. Ее примеру последовали другие, добавляя к рискованному выступлению комические скетчи и эротические сцены. Самые предприимчивые актрисы пользовались возбуждением зрителей и по совместительству оказывали им интимные услуги. Это не понравилось сёгунату правителя Токугавы, и в 1629 году женщинам запретили принимать участие в кабуки. Все женские роли отдали мужчинам, которые достигли в изображении противоположного пола таких высот изящества и совершенства, что даже гейши начали просить у актеров совета в вопросах моды и этикета. Вскоре труппы кабуки стали выступать по всей стране, а в бедных деревнях, где развлечений было не так уж много, начали ставить собственные представления. Кое-где, как в Куромори, традиция прижилась и процветает по сей день.

Начало пьесы через 48 часов, и вся деревня при деле. В углу сидят 2 старушки, обложившись отрезами ткани, которые волочатся по полу, как широченные кринолины. Они отклоняются назад и вытягивают руки, продевая нить в иглу, прибирают ткань и делают 1 из 10 000 идеальных стежков.

Так как никто не хочет отращивать самурайский хвостик или выбривать кружок посреди макушки, в ход идет несколько коробок париков. 2 парикмахера работают с превеликим усердием, вытряхивая из облезлых шиньонов мышиный помет и втирая в искусственные волосы специальное масло. Женщины выстроились в линию и вытаскивают из чулана длинные бруски пенопласта. Пенопласт предназначается для зрителей: сидеть придется на снегу.

Вся стена увешана фотографиями. На одном из снимков изображена вся труппа, действие спектакля происходит как будто напротив заснеженного кладбища. Я присматриваюсь повнимательнее, и оказывается, что надгробия — это на самом деле зрители, съежившиеся, как эскимосские собаки в буран. Похоже, все настоящие самураи сидят в зрительном зале.

Вечером возвращаюсь в промозглую комнату гостиницы и читаю средневековые японские пьесы. Весь пол прожжен сигаретами, но я это едва замечаю. Японский Шекспир Тикамацу переносит меня в параллельный мир, возникающий из ниоткуда на фоне голых стен и облупленной краски.

Героиня пьесы — храбрая Масаока, кормилица, пожертвовавшая жизнью собственного ребенка ради спасения Цурутиё, сына хозяина и повелителя. В первой сцене отец Цурутиё вынужден отойти от дел преждевременно — сказываются годы беспутной жизни. Титул принимает его юный сын. Такая ответственность ставит мальчика в очень опасное положение, и Масаока под предлогом болезни держит его на женской половине.