Нейл Страусс - Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы

Двое адвокатов схватили Никки и увели его в другую комнату, чтобы успокоить, в то время как двое других успокаивали Винса. Было похоже, будто мы марионетки, которые каким-то образом взбунтовались и начали думать самостоятельно. Они хотели, чтобы мы были послушными куклами и позволяли им дёргать нас за нужные ниточки.

“Если Никки скажет ещё хоть слово, я дам ему в морду”, кипел Винс в гневе.

Никто из нас так и не извинился, даже после того, как мы ещё два часа потом мололи всякую чепуху. Мы сказали Винсу, что у нас есть альбом, который почти готов, но у нас нет вокалиста. Наши менеджеры, Ковач с нашей стороны и Берт Стейн со стороны Винса, продолжали подталкивать нас всё ближе и ближе к тому, что нам необходимо работать вместе, их совместное слюноотделение увеличивалось по мере того, как они всё больше понимали, что их дойная корова сможет снова давать охеренно сколько молока.

К концу встречи я начал успокаиваться и даже соглашаться с этой идеей: когда группа, которая была вместе в течение пятнадцати лет, заменяет свой главный элемент, у некоторых от этого может поехать крыша. Раньше в интервью я всегда говорил, что, если кто-либо из нас покинет группу, то мы просто развалимся, потому что это уже не будут «Motley Crue». Поэтому я понял, почему это было необходимо, хотя в душе я был доволен тем, куда мы двигались с Джоном.

Прежде, чем уехать, мы назначили время, когда Винса заглянет в студию, пообещав оставить весь наш негативный багаж за дверью.

Хотя Кораби официально покинул группу, мы продолжали работать с ним в студии. В воскресенье, когда Кораби не должен был появиться в студии, приехал Винс. В голове я продолжал твердить, “Это неправильно, это неправильно, это неправильно”. Но я не произнёс ни слова, потому что все наши кристально-чистые обиды и разногласия, как предполагалось, были оставлены на пороге — я сомневаюсь, что он был настолько большим, чтобы выдержать весь этот груз. Я попытался признать тот факт, что «Motley Crue» — это четыре человека: Никки, Мик, Винс и Томми. Вспомнив об этом, первое, что мы сделали, это начали удалять голос Кораби на каждой песне для того, чтобы Винс мог их перепеть.

После того, как Винс покинул студию тем вечером, я позвонил Кораби и вытащил его на суши. Я буквально плакал. “Чувак”, сказал я, и слезы стекали по моим щекам. “Я не могу поверить в то, что это происходит. Они действительно хотят, чтобы ты ушёл”.

Кораби дал этому объяснение, сказав, что они ухватились за возможность вернуть Винса и забыли про него. Я не думаю, что он на самом деле хотел уйти из группы. Ему нравилось петь с нами, но он просто не мог сносить то противоречивое давление, которое мы оказывали на него в студии. Он думал, что он, по крайней мере, сможет остаться в качестве второго гитариста и певца.

“Мне очень жаль”, сказал я ему десятый раз за тот вечер. “Я — всего лишь четвертая часть этого механизма. Грёбаные законы большинства и их полномочия вынуждают нас к этому. Я просто хочу, чтобы ты знал, что это совсем не то, чего я хотел”.

Это был тяжелый день, чувак…

Думаю, впервые я почувствовал, что что-то происходит, когда мы закончили наш тур в Японии. По каким-то причинам, всюду, где проходили эти парни, беда следовала за ними, словно черное облако: никогда прежде у меня не было никаких проблем, пока я не присоединился к этой группе, но теперь это были кулачные драки, трагедии и неприятности с полицией практически каждый день. Нашего японского промоутера, мистера Удо, затрясло до самых штиблет, когда он увидел нас. Очевидно, у него уже был опыт общения с этой группой до меня. К концу тура — посреди разгромов гостиничных номеров, Никки, приглашавшего на сцену тысячи фанатов каждый вечер и самого ужасного, когда Томми, решив пошутить, сыграл “Ты скинул на меня бомбу” (”You Dropped the Bomb on Me” — песня группы “The Gap Band”) в качестве вступления к нашему шоу в Хиросиме — господин Удо заказывал себе не по одной порции «камикадзе», а по целому кувшину каждый вечер. У него так сильно тряслись руки, что, уверен, в тот момент, когда мы покинули Японию, он лёг в санаторий на обследование.

После нашего последнего выступления на центральная токийской арене «Будокан», я оставил трясущегося господина Удо в баре гостиницы с его кувшином «камикадзе», пошёл к ночной клуб «Lexington Queen» и хорошенько набрался. Там на стене висел большой стенд, на котором были объявлены даты выступлений разных американских и британских групп, которые должны были выступать в городе, чтобы все молоденькие модели могли туда прийти. Я заметил, что «Vince Neil Band» будут играть в Токио на следующей неделе. “О, чёрт”, выпалил я. “Винс Нейл будет здесь”.

Со мной была высокая, худая, как тростинка, венгерская модель с каштановыми волосами, с которой я познакомился той ночью. “Я знаю”, ответила она. “Я иду на шоу”.

Тогда я в шутку сказал ей, “Ну, если увидишься с ним, передавай ему привет от меня”.

Примерно в 3 утра мы пришли к ней. Там было три комнаты, двенадцать кроватей и одиннадцать моделей, её соседок по квартире, которые пьяные и голые резвились вокруг. Повсюду валялись парни, которых они подцепили, дорожки кокса и использованные презервативы. Это была одна из самых ужасных, но самых захватывающих сцен, которые я когда-либо видел. Так что я трахнул эту цыпочку и двух её подруг (в конце концов, я играл в «Motley Crue» — у меня была соответствующая репутация) и ушёл только следующим утром, чтобы успеть на свой самолёт.

Неделю спустя я сидел дома, когда зазвонил телефон. Это была моя модель-венгерка, и она была в бешенстве. “Ты хочешь выставить меня полной идиоткой?” спросила она.

“Что?”

“Винс Нейл пришёл в «Лексингтон Куин» после выступления, и я сказала, ‘Привет, как поживаешь? Джон Кораби хотел, чтобы я передала тебе привет, ‘Кто? ‘, на что я ответила ему, ‘Джон Кораби — певец «Motley Crue» — сказал мне, чтобы я передавала тебе привет’. И после этого он просто обезумел”.

“Что он сделал?”

“Он сказал мне: ‘Я — певец «Motley Crue»’. Потом он обозвал меня шлюхой. Затем он кинул в меня бутылкой пива. Потом он сказал, чтобы я убиралась из клуба. Затем кинул в меня второй бутылкой пива. Я думаю, он был пьян”.

Эта новость поставила меня перед фактом, что Винс по-прежнему считал себя певцом «Motley Crue», а меня — человеком, влезшим не в своё дело, чьё время на исходе. Когда мы снова начали делать запись, план состоял в том, чтобы вернуться к нашим корням, к сырому бескомпромиссному рок-н-роллу. Мы с Бобом Роком начали писать песни “The Year I Lived in a Day” и “La Dolce Vita”, и к концу каждого дня мы расхаживали гордые оттого, что музыка выходила такой тяжёлой. Но внезапно всё начало становиться странным. У Никки и Томми сорвало “крышу”, и они уволили всех, включая Боба Рока, потому что, по их словам, он обходился им слишком дорого и был диктатором в отношении музыки.