Нейл Страусс - Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы

"Что ты сказал только что?"

"Ты меня прекрасно слышал, мать твою", его шатало.

"Чувак, что, чёрт возьми, с тобой не так?!"

"Пошёл ты…!"

"Пошёл я? Нет, это ты пошёл, брат!"

И мы вступили в одну из тех дерьмовых перепалок, которые не были редкостью для нас. "Нет, пошёл ты, ты грёбаный позёр, кусок дерьма", Винс подначивал меня, напирая своим опухшим лицом на моё. "И что ты будешь делать? Ударишь меня?"

Чёрт, он прекрасно знал, что я был на испытательном сроке, и он пытался сделать всё, что мог, чтобы заставить меня нарушить запрет, выбив из него дерьмо. Я отказался проглотить приманку и пустил в ход свои навыки управления эмоциями. "Слушай, чувак", сказал я. "Я, чёрт побери, не собираюсь тебя бить. Ты должен успокоиться, большой мальчик. Давай просто забудем об этом и разойдёмся".

После этого он, мать его, неожиданно двинул мне в челюсть. А когда вы получаете такой удар, всё управление эмоциями внезапно улетучивается в окно, и включается ваша животная защитная система. Моя мгновенная реакция была — убить нахер. Даже при том, что я буквально только что прошёл через обвинения в нападении, тюрьму и адвокатов, рвущих за меня свои задницы, я ничего не мог с этим поделать. Передо мной стоял этот козёл, ни с того ни сего вылезший откуда-то и взбаламутивший моё дерьмо. Я, чёрт возьми, схватил его, повалил на пол и занёс руку, чтобы отправить этого самодовольного мудака в больницу. Мне было насрать. Отправите меня обратно в тюрьму? Прекрасно! Но сначала мой кулак встретится с лицом Винса.

Внезапно, Крис, наш охранник, прыгнул на меня. Ему были даны строгие указания: следить за тем, чтобы со мной не случилось никаких неприятностей, и для него была бы жопа, если бы меня отправили назад в тюрьму. Он оттащил меня от Винса и сказал, "Томми, садись в самолет и улетай отсюда к чёртовой матери. Быстро!"

Когда я повернулся, чтобы идти к выходу, Винс встал и заорал что есть мочи охранникам аэропорта. "Полиция! Полиция! На меня напали". Чёртов парень только что подло ударил меня, а теперь он хотел, чтобы меня арестовали и вернули в тюрьму. Если бы меня арестовали, это могло потянуть лет на десять тюрьмы. Никогда не делайте такое другому человеку — особенно, если это ваш коллега по группе — как бы он вас ни бесил.

Я вбежал в самолет и сказал Никки, "Брат, я ухожу. Завтра ты меня не увидишь. И послезавтра тоже. Вам, парни, лучше поискать себе другого барабанщика. Этот тур закончен!"

Я беседовал с Эшли Смит, менеджером по рекламе нашей звукозаписывающей компании, когда Томми, как это ему свойственно, встрял в наш разговор. То, о чём мы говорили, его совершенно не касалось.

Когда я сказал ему, чтобы он помолчал, он схватил меня за шею. "Убери,бля, от меня свои руки!" приказывал я ему.

Мы стояли посреди переполненного аэропорта, где вокруг были тысячи свидетелей. Если бы он не уследил за собой, то его могли отправить обратно в тюрьму. Поэтому я снова предупредил его: "Я тебе сказал убери от меня свои руки".

И когда он этого не сделал, я ударом повалил его на пол. Так что я бы не сказал, что это был удар исподтишка. Я бы сказал, что это был просто сосунок, которому дали по морде.

Томми может быть самым весёлым парнем в мире. Единственная его проблема состоит в том, что он ужасно боится, что другие люди не будут его любить, поэтому он лжёт, чтобы выглядеть лучше в их глазах. Он всегда так поступает, и всегда будет так поступать. Он — хамелеон. Где бы он ни находился, он вынужден это делать. Он никогда по-настоящему не врубался в то, что его создало, что он такое, а ведь это рок-н-ролл. Если вокруг хип-хоп, он — хип-хоппер. Если вокруг панк, он — панк-рокер. Если бы у Томми были грёбаные сиськи, он был бы "Spice Girl".

Когда Томми вышел из тюрьмы, он не позвонил никому из группы. Только три дня спустя я узнал, что его уже выпустили. А узнал я об этом потому, что кто-то видел его на улице. Я был в ярости. Я навещал его почти каждую неделю. Я сделал всё, что мог, чтобы он не сошёл там с ума, даже начал кампанию по сбору подписей для его досрочного освобождения. И теперь, когда он даже не сообщил мне о своём выходе из тюрьмы, это было похоже на пощёчину.

Я позвонил ему и сказал, "Что происходит? Почему ты не сказал мне, что тебя выпустили?"

"А в чём проблема?" ощетинился он. "Это не моя работа — докладывать тебе".

В продолжение всего тура "Greatest Hits" он был холоден и замкнут. Он был бомбой негодования с часовым механизмом. И это был всего лишь вопрос времени — когда она взорвётся. Поэтому, когда все восстали против Винса после драки в аэропорту, я увидел, как это было на самом деле: Томми сам подлил масла в огонь. Несомненно, Винс вёл себя как придурок по отношению к нашей сотруднице. Но в то же самое время Томми влез в плохую ситуацию и сделал её ещё хуже, схватив Винса за шею. После этого в самолёте Томми очень разнервничался и начал кричать, в то время как Винс сел как можно дальше, мрачный и возмущенный. Они были похожи на двух маленьких детей.

Я наблюдал миллион раз, как такие вещи случались между кем-либо из нас. Но когда пыль оседала, мы снова становились группой. Каждый совершал ошибки. Каждый иногда вёл себя, как последний засранец.

В самолете я рассказал им о новых замыслах: "Слушайте, мы теперь вправе делать всё, что захотим: теперь у нас есть свой собственный лейбл. Поэтому мы можем переиздать наши старые альбомы со всеми этими нереализованными треками, о чём так просят наши фанаты, записать новый по-настоящему улётный роковый альбом и к сентябрю 2001-го взять тайм-аут и поработать над своими сольными проектами".

Но Томми ничего из этого не устроило. По возвращении в Лос-Анджелес он отказался поговорить с Винсом и помириться. А Винс отказался разговаривать с Томми. Они оба были не правы, но ни один из них не хотел этого признать, и я знал, что, если бы они просто сели, как мы с Винсом после нашей драки в туре "Swine", они смогли бы уладить свои проблемы. Но лучшее, что я мог сделать, это поговорить с Томми по окончании тура.

"Отлично", сказал он мне. "Но я хочу свой личный тур-автобус. И я хочу свою собственную гримёрку. И даже не думайте о том, чтобы сажать меня в один самолёт с этой залупой. Я не хочу видеть этого козла, пока не зажгутся софиты. А когда мы возвращаемся за кулисы, то лучше, чёрт подери, везите его в одном направлении, а меня в другом. Я не хочу с ним даже встречаться, мать его. Потому что, чувак, я за себя не ручаюсь".