Нейл Страусс - Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы

Наши отношения довольно скоро стали преследовать неприятности одна за другой: после Багамов Майкл взял на себя обязанность недвусмысленно льстить папаше Хайди. Он отыскал адрес офиса её отца в Палм-Бич и послал ему базовый пакет товаров от «Doll House», «Pure Platinum» и «Solid Gold» (названия стрип-клубов): всё — от футболок до кассет с мягким порно. Он так долго был в этом бизнесе, что считал, что любой здоровый мужчина будет счастлив получить такие “сюрпризы”. К сожалению, он не знал, что папа Хайди был адвокатом по бракоразводным делам, а её бабушка работала секретаршей в его офисе. Когда пожилая леди открыла его посылку, с ней случился удар. Чтобы усугубить ситуацию, Майкл приложил к посылке записку, где было написано: “Дорогой Джон, спасибо за то, что вырастил такую восхитительную девочку. С любовью, Майкл”. Так что всё семейство Хайди думало, что она встречается с Майклом. Когда они прочли в местных газетах, что Майкл арестован за нарушение закона штата Флорида о противодействии рэкету (RICO), за хранение наркотиков, отмывание денег и нарушение лицензии на торговлю спиртным, они фактически отреклись от неё. Единственное хорошее, что из этого вышло — когда они узнали, что Хайди встречается со мной, то вздохнули с облегчением.

Теперь, когда моя одинокая жизнь была закончена, я отказался от участия в предприятии «Bar One»; мои партнеры продолжали пытаться получить лицензию на управление единственным стрип-клубом в Беверли-Хиллс — «Beverly Club». Вместо этого я проводил своё время с Хайди в Малибу в ресторане под названием «Moonshadows», где зависали Фрэн Дрешер, Гэри Бьюзи и Келси Граммер. Всё начинало возвращаться к нормальной жизни, если бы не моя почта: один раз в неделю я получал “манильский” конверт (manila envelope — большой конверт из “манильской” бумаги желтоватого цвета, используется для пересылки крупной корреспонденции), который содержал фотографию меня и Хайди, лежащих у бассейна или в кровати. Я думал, что нас преследует какой-то ревнивый фанат, пока Хайди не рассказала мне, что её экс-жених в прошлом был полицейским, и он посылал вертолеты “DEA” (”Drug Enforcement Agency” — служба по контролю за применением законов о наркотиках), чтобы шпионить за нами. Я интерпретировал это как предупреждение и спустил в унитаз весь кокаин, который только мог найти у себя в доме.

Мой представитель в «Уорнер Бразерс», Майкл Остин, свёл меня с парочкой продюсеров, которые называли себя «Dust Brothers» — продюсерский дуэт: “E.Z. Mike” [Michael Simpson] и “King Gizmo” [John King]), для работы над моим следующим альбомом. Они сделали великолепный альбом с «Beastie Boys», но успех с «Beck» и «Hanson» (названия рок-групп) был ещё впереди. Однако работа с ними меня очень разочаровывала. Я мог делать какую-нибудь запись с одним из них, в то время как другой выходил из комнаты покурить “травку”. Когда мы заканчивали, парень, который выходил, возвращался и говорил, что всё, что мы сделали — полный отстой. Затем они менялись местами, и мы проходили ту уже самую процедуру сначала. Это было похоже на попытку сделать альбом с клоунами Чичем и Чонгом. Они ничего не понимали ни в написании песен, ни в музыкальной индустрии вообще. Они были парнями, которые занимались исключительно компьютерным сэмплированием, поэтому, если однажды вечером я заканчивал какую-то работу и покидал студию, то на следующее утро это могло звучать уже совершенно по-другому.

Это был печальный опыт, но, как бы там ни было, будто по велению волшебной Феи Марихуаны, мы записали довольно крутой альбом. За восемь лет до Кид Рока и «Limp Bizkit» он сочетал в себе ритмы рэпа и рок-гитары. И, так как никто в то время не играл подобную музыку, «Уорнер Бразерс» не знала, что с этим делать. Пока они это решали, в кабинетах начальства развернулась драматическая борьба за власть в компании, закончившаяся массовыми увольнениями. Вдруг оказалось, что на лейбле не осталось никого, кто был бы на моей стороне, и дата выпуска уже законченного альбома продолжала отодвигаться месяц за месяцем.

Я был готов снова отправиться в тур, но я был скован этой неопределенностью. Начиная с того момента, как я покинул группу, я с головой погрузился в мир гонок. Я полсезона проездил в «Indy Lights» и очень полюбил это дело. Ажиотаж, болельщики и напор — всё это было сравнимо с тем, когда находишься на сцене во время рок-концерта. Если ты делаешь ошибку, все это видят. На Гран-При в Лонг-Бич машина ударила меня за три круга до финиша. Мой автомобиль занесло в сторону, и он крылом врезался в стену, сломав скобы, которыми кузов крепится к шасси. В боксах команда сняла с моего автомобиля заднее анти-крыло, которое во время езды прижимает машину к дороге, не давая ей взлетать, и я попытался закончить гонку без него. Я выехал из боксов на трассу, и, входя в поворот, переключился на третью передачу. Автомобиль тут же потерял управление и врезался в стену. Толпа взревела, а я выбрался из машины невредимый, если не считать пунцового румянца стыда на моём лице.

Команда, за которую я ездил, называлась «P.I.G. racing», и в основном она состояла из полицейских и бывших полицейских. Обслуживающая команда была сформирована из парней спецназа (S.W.A.T.), и я вложил миллионы долларов в мои автомобили, двигатели и трейлер. Однажды один из офицеров, который управлял командой, исчез, и я получил известие, что он был арестован за продажу кокса из полицейских хранилищ вещественных доказательств (что, вероятно, служило источником финансирования команды) и обанкротился, так что всё, что я имел, было конфисковано. Я больше никогда не видел своих автомобилей, хотя позднее я видел, как этот парень присутствовал на гонках.

После окончания альбома с «Даст Бразерс» я перешёл в любительские гонки для знаменитостей. В апреле того года после празднования четвертого дня рождения моей дочери Скайлэр, я отправился в Лонг-Бич, чтобы снова участвовать в Гран-При. Я занял второе место, и покинул трассу в приподнятом настроении. Той ночью в отеле, где остановилось большинство гонщиков, была вечеринка, и я стал праздновать свой успех. После часа кутежа ко мне подошёл служащий отеля. Он сказал, что мне звонят по телефону в вестибюле.

Я взял трубку, ожидая услышать Хайди. Мне ужасно хотелось рассказать ей, как хорошо я гонялся. Но это была вовсе не Хайди. Это была моя бывшая жена, Шариз, она так сильно плакала, что едва могла закончить фразу.

“Скайлэр в больнице”. Между рыданиями она изо всех сил пыталась выговаривать каждое слово. “У неё разрыв аппендикса. Она хочет видеть своего папу”.

На запись «Theatre of Pain» мы потратили меньше двухсот тысяч долларов. «Dr. Feelgood» обошёлся нам в шестьсот тысяч. И оба раза мы не переплатили ни цента. За прошедшие несколько месяцев альбом с Кораби стоил уже столько, сколько все предыдущие альбомы «Motley» вместе взятые. Но никто больше не мог общаться с этими парнями. Даже Чак Шапиро боялся их.