Юрий Макаров - Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917

Методические немцы тяжелыми снарядами стреляли каждый день. Почти никогда утром и почти всегда от 12–3 дня и от 5–7 вечера.

При известной опытности можно было по характеру стрельбы определить, будет ли это что-нибудь серьезное или обыкновенное часовое, полуторачасовое упражнение по расписанию. Случались такие обстрелы, что мы, бывало, сидя в блиндаже у батальонного, даже не считали нужным расходиться, зная, что не успеешь добежать до своей роты, как все будет кончено. А бывали такие, что если случайно окажешься не у себя, то нужно было опрометью бежать на свое место.

Еще в японскую войну тактика под обстрелом была такая: как бы ни стреляли, сиди и ни с места. В Великую войну практика показала, что иногда нужно шевелиться. Часто немцы довольно интенсивно обстреливали узенькие, шагов в сто участки. Тогда, не иначе конечно, как по приказанию офицеров, люди раздавались в обе стороны и этим избегали ненужных потерь. Отходить назад разумеется нельзя было ни в каком случае.

Иногда, но редко, так как это требовало специального подвоза и концентрации артиллерии, немцы сосредотачивали на участке полка, а иногда и шире, огонь десятка тяжелых батарей. Чемоданы валились через каждые 15–20 шагов, по всей площади. Земля начинала кипеть черными двухсаженной высоты пузырями… Тогда уже нужно было сидеть во что бы то ни стало. Сидеть и по возможности не балдеть, что было трудно. За таким обстрелом могли последовать газы или обыкновенная пехотная атака.

Под такой обстрел наш полк попал 16 сентября. Это был ответ на наши атаки 3-го и 7-го сентября.

Бойе у нас в батальоне был первый мастер по определению степени серьезности немецкой стрельбы.

Помню, раз как-то на участке мы были соседями, и под вечер, надеясь, что стрельбы в этот день уже не будет, я принял необходимые предосторожности и отправился к нему в 10-ую роту в гости. Согрели чаю. Сидим и благодушествуем.

Уже после семи часов, как раз солнце садилось за нами, начался довольно редкий обстрел самого центра его участка. Стреляли очень тяжелыми, не меньше 8 дюймов и как раз по тому месту, где мы сидели. Я встал, чтобы идти к себе в роту. А Бойе говорит:

— Уходить не стоит. Сейчас кончится. Это сменились батареи и новая ведет пристрелку. Но отсюда нужно сматываться… Были недолеты, теперь перелеты, сию минуту сюда влепят…

И передал приказание по линии, чтобы ближайшие взводы раздались в стороны. Не успели мы отойти шагов тридцать, как раз два, — один удар в бруствер, другой в заднюю стенку. Блиндаж Бойе задело краем и он завалился. Соседний взлетел в воздух. Но так как людей там уже не было, не было и потерь. Через 10 минут опять все было тихо.

Другая неприятность были мины. Немецкие мины, наших не знаю, никогда не видел, представляли из себя цилиндры на подобие ракет, начиненные взрывчатым веществом большой силы. Воронку они давали большую, но еще страшнее был гулкий, раскатывающийся звук от взрыва, много сильнее взрыва обыкновенного тяжелого снаряда. Мина летела медленно и в сумерках можно было свободно проследить ее траекторию. От мин, как и от тяжелых, единственное спасение, как увидишь что летит, припадай к матери сырой земле, точнее ничком на пузо. Но отнюдь не стой и даже не нагибайся, а честно ложись.

Это заступление в окопы было сравнительно благополучно. Потери были, но обыкновенные, на роту не выше 3–4 человек в день.

Но помню точно чисел, но приблизительно в половине августа 1916 года на позиции нас сменили армейские полки; нас же отвели в сторону, поставили в другом лесу и объявили, что через две недели предстоит генеральное наступление, а для этого нам нужно вырыть «плацдарм», по старой петровской терминологии «апроши». Это должна была быть целая система продольных окопов и поперечных ходов к ним, чтобы, будучи укрытыми, как можно ближе подойти к неприятелю и по возможности сократить то открытое пространство, которое при атаке нужно было пройти. Мысль сама по себе прекрасная, но чтобы безопасно рыть петровские «апроши», нужно было, чтобы у противника модель артиллерии была 1709-го, а не 1916-го года.

Немцы, конечно, знали о наших приготовлениях. Скрыть такую работу от их наблюдательных аэропланов, которые по меньшей мере дважды в день свободно порхали над нашей позицией и тылами, было разумеется немыслимо.

Роя такой плацдарм, мы поневоле должны были работать не линией, а квадратом и в первые две, три ночи глубоко уйти в землю еще не могли. И почему они нас там в это время не передушили, до сих пор для меня тайна. Стоило им тогда на любом таком участке сосредоточить ночью огонь 3 тяжелых и 5 легких батарей, от всех нас осталось бы одно мокрое место. Днем пристреляться, а ночью поработать. Что плацдармов рылось зараз несколько дела не меняет. Сегодня ночью можно было заняться одним, завтра другим…

По неизвестным причинам немцы этого не сделали и за эти ночи наши потери были даже меньше обыкновенного.

Рытье плацдарма продолжалось около недели. Каждый вечер, когда темнело, с офицерами и унтер-офицерами Гв. Саперного полка, мы выходили на участок и, в гробовой тишине, не куря, большими лопатами, беззвучно изо всех сил рыли и копали землю во всевозможных направлениях.

Перед рассветом кончали работу и уходили в лес спать.

Приблизительно на шестую ночь серьезной работы наш «плацдарм» принял уже внушительные формы. Как вдруг мы неожиданно узнали несколько крупных новостей.

Атака на этом участке отменяется. Рытье плацдарма прекращается. «Особая Армия» генерала Безобразова расформировывается, а вся гвардия, т. е. 2 корпуса, передаются в 8-ую армию ген. Каледина.

Через день, т. е. в последних числах августа, мы выступили. После нескольких приятных и неутомительных переходов, — всю дорогу распевали песни, — мы подошли к цели нашего движения — Скунченскому лесу, в ближайшем тылу, еще до нас обильно политой русской кровью позиции: Шельвов — Свинюхи — Корытница.

Во время похода ничего примечательного не случилось. Было сброшено на нас несколько бомб, и то не на походе, а на привалах.

Помню один переход, когда мы только что остановились на ночлег в лесу. Было еще совсем светло, около 7 часов вечера. Офицерское собрание расположилось на полянке, и что бывало так редко, все офицеры вместе с командиром полка, сели обедать.

Кончили обед и приготовились вставать. Слышим над головой гудит аэроплан. Ясно было, что немецкий, наши были так редки, что поглядеть на них выскакивали все. На одиночные же немецкие, наоборот, никто внимания не обращал. Даже не беспокоились встать. Кончили кофе и продолжали разговаривать.

Вдруг довольно близко от нас слышим свист и сразу же взрыв. Летчик целил по нас, но плохо расчитал и бомба ударила на 100 шагов в сторону, где солдат 11-ой роты мирно рубил дерево. Услышав свист парень не потерялся, а в то же мгновение бросился ничком на землю. В результате отделался легкой раной.