Юрий Борисов - По направлению к Рихтеру

Это как твой внешний вид. Надеюсь, вы брюки не гладите? В вычищенных до блеска ботинках ходить неприлично! Чистить надо раз в месяц — не чаще. И то после того, как обойдешь всю Москву по окружной дороге!

Вот еще написали… Немцы, конечно. «Тридцать вторую сонату Бетховена Рихтер играет точно по Томасу Манну!». То есть как иллюстрации к лекциям этого заики… Я никогда ничего не иллюстрирую, я, наоборот, избегаю! И потом — что там иллюстрировать? Он слова подкладывает на тему из Ариетты. Глупее не придумаешь: «будь здоров!», «синь небес», «не кляни меня»… Я бы придумал получше. Утверждает, что это последнее прощание, последний взгляд в чьи-то глаза [51] Мнение С. Рихтера о второй части сонаты ор. 111 Л. Бетховена во многом совпадает с утверждением М. Юдиной: «Что касается второй части, Манн идет по поверхности, говоря, что это прощание. Нет, это не прощание, а пребывание в другой реальности… Есть диалог Платона о жизни после смерти. Есть великолепная книга… «Психея» Апулея — представление античности об умерших душах…» (М.В. Юдина. Три лекции о романтизме. «Истоки и параллели». Лекция № 3. 18 апреля 1966 г.). … И что сонаты как жанра больше не будет. Вот новость — а как же Брамс, Шопен, Прокофьев? Это что — не сонаты??

Если бы Манн слышал исполнение Юдиной, то забыл бы о своем прощании! Я был на концерте в Колонном зале — она поставила Тридцать вторую сонату в самое начало. Играла почти в джазовой манере, весьма жизнеутверждающе. Генрих Густавович признался у нее в артистической, что из исполнения не все понял. Очень тактично. И она ему очень тактично, абсолютно невозмутимо: «Нестрашно, что не поняли. Я эту сонату повторю в Большом зале, приходите еще раз!» Говорят, что в последние годы она играла Ариетту иначе — уже чуть сдержанней.

Эта соната — истинный авангард. Похлеще, чем Камерный концерт Берга или вариации Веберна. Как Иаков,

Бетховен борется с Богом. В общем, Юдина так и играла… Такое богоборчество было в один момент и у Малевича. Вы знаете его «Женскую фигуру» [52] Имеется в виду картина К. Малевича (1878–1935) «Супрематизм. Женская фигура». 1928–1932 (126 х 106 холст, масло). ? Это именно фигура,как манекен. Но… живой манекен! Еще больше люблю «Пейзаж с пятью домами» [53] Картина К. Малевича. 1928–1932 (83 х 62 холст, масло). . Это пять домиков разной высоты — совершенно белые с черными крышами. Как грибы. Такое впечатление, что они уже из той жизни… которая будет. Я бы занял крайний справа, самый маленький… Как бы там было хорошо для всего… Рядом — Нина Львовна, один этаж она может отдать Гале [54] Галина Алексеевна Писаренко — певица, педагог, ученица Н. Дорлиак. В ансамбле с С. Рихтером исполняла песни и вокальные циклы Э. Грига, Н. Метнера, К. Шимановского. , другой — Мите с Таней. Все-таки у нее домик побольше. Самая высокая башня — для музыкантов. Пусть там все и ютятся! Наташа, Олег, Юра и все, кого они захотят [55]. Посередине — Тутик. Ее, конечно, зажали, но, я думаю, она не в обиде… Вам могу предложить крайний слева. Соглашайтесь, пока свободно.

Домики я представлял живо — их высота «отмерялась» Рихтером на полу. Были задействованы ноты, снятые с этажерки, один перевернутый аул и… три кактуса.

У Томаса Манна я все люблю. «Волшебная гора», «Будденброки» — гениально. А вот «Леверкюн» [56]… Не знаю, местами… Нельзя же музыковедение превращать в литературу. Для этого Асафьев есть, Чичерин…

Кто из них лучше — Манн или Пруст? Я, разумеется, только про XX век. Все-таки Пруст. Вы читали? Только «Под сенью девушек…»?? Но как можно не с начала? Главное — его не глотать! Не читать помногу. Как я учу какое-нибудь трудное место: по нескольку раз, очень медленно.

Я сейчас принесу «Свана» [57], самую первую книгу. Мне ее подарил Любимов, переводчик.

Вскоре на последнем развороте «Свана» делается размашистая надпись: «Передариваю. Эта книга теперь принадлежит Юре, который будет каждый день по странице ее читать».

После просмотра у Наташи Гутман и Олега Кагана «Орфея» Кокто вернулись к Святославу Теофиловичу [58] . «Это надо обязательно обсудить… Нельзя же после этого спать, а то еще приснится такое».

Во время просмотра он сидел сосредоточенно, как будто смотрел в первый раз. Переводил нехотя, только самое главное. Когда его спрашивали, либо не отвечал вовсе, либо отвечал нервно: «Такое кино надо понимать без слов!»

По дороге домой был поразговорчивей: «Все должны видеть этот фильм — каждый житель планеты! И знать, что такое бывает!»

Всегда не любил зеркала. Это — дьявольская оптика. Вы помните «Венеру Рокби» Веласкеса [59]? Обнаженная испанка, необыкновенный воздух… а в зеркале другое лицо — измученное, постаревшее.

Я сам хочу быть зеркалом! Иногда у меня это получается — в нем отражаются те, кого я люблю: Дебюсси, Шопен… и не только. А для тех, кого не люблю — я обычное зеркало, кривое.

Я доволен, что показал вам «Орфея». Мне бы хотелось такие перчатки, как у Казарес. Не-ет, не для того, чтоб проходить через зеркало — боже упаси! Я бы их одевал… и они сами играли!

Казарес — испанка, в своем роде тоже Венера [60]. Из самых любимых актрис. Я видел ее и в «Детях райка», и в «Пармской обители», но здесь она завораживающа. Я бы хотел, чтобы такая Смерть приходила каждую ночь… и уходила. Может, она и приходит?

Нина Львовна не очень довольна, когда я смотрю этот фильм. Но я уже преуспел четыре раза. Это ничто в сравнении с «Бесприданницей» Протазанова — «Бесприданницу» видел уже 16 раз!

Знаете, какая музыка подходит к «Орфею»? Моцарт — вторая часть d-moll'нoro концерта. Моцарт вообще идет женщинам, совершенно особенным, единственным. Эта музыка не должна в фильме звучать — я только про настроение.

Мне кажется, что он писал эту часть с Казарес. Говорят, что демонический Моцарт — это именно первая часть или тема Командора из «Дон Жуана». Ничего подобного. Этим рычанием или «тромбоном на кладбище» не запугаешь [61].

Издает очень громкий, утробный звук. Голос Нины Львовны из другой комнаты: «Славочка, сейчас поздно!»

А вот если эти нотки: тарам… тарам… сыграть pianissimo, уколоть ими как Клеопатра иголочкой — тогда действительно станет не по себе.

Сам Романс — это поцелуй Смерти — Казарес. А быстрая его часть — проход через зеркало и весь мир там.

Дитрих тоже из любимых актрис [62]. Первый фильм, который я смотрел с ее участием, — «Голубой ангел». Мне нравится абсолютно все — и сама Дитрих, и этот восхитительный Эмиль Янингс, и сама история, очень русская… Помяловский? Сологуб?

Я получил ведь от нее записку. Смысл такой — что во мне именно тот романтизм, которого ей недостает в других мужчинах. Я пришел к ней с розами и с приглашением на концерт, но, кажется, она не того от меня ждала.