Семен Гейченко - У лукоморья

Когда-то люди подарили ветряным мельницам язык. Да, мельницы умели говорить. Каждое положение крыльев имело свое значение. Если крылья устанавливались в виде знака «плюс» — это значило, что мельница сегодня работает, если на крыло вешалась красная тряпица — значит ветряк неисправен и мельник в отсутствии, если крылья стояли в виде буквы «X» — значило, что в доме хозяина радостное событие — именины.

Сегодня крылья восстановленной мельницы поставлены в виде буквы «X». У нас именины хозяина Михайловского — Александра Сергеевича Пушкина.

Совершая путешествие по России в 1780 году, императрица Екатерина II проезжала мимо Велья, старинного села Воронической волости. Ширь, простор, зеленые рощи, великолепные озера, величественно вздымающееся над ними древнее живописное городище — поразили ее воображение. Всё «подлое» — мужики, бабы, ребятишки, скот — заранее было угнано подальше от глаз высочайшей путешественницы, дабы ничто не нарушало «гармонию природы». Лишь колокольный звон велейских церквей да попы, раболепно стоявшие с крестами, хоругвями и «святой водой» вдоль дороги, свидетельствовали о том, что это было не пустынное место.

— Чье имение? — спросила царица, обращаясь к своей пышной свите.

— Вашего величества дворцовая вотчина, — ответил псковский наместник.

В свите императрицы находился ее новый фаворит — двадцатилетний генерал-адъютант А. Д. Ланской.

— А почему бы нам не построить здесь новый загородный дворец? — обратилась Екатерина к Ланскому.

Фаворит потупил очи в знак согласия.

Царица уже давно подумывала об уединенном красивом месте, где можно было бы вдали от столицы пожить жизнью обыкновенной помещицы «на лоне сладостной натуры». Велье ей сразу понравилось.

«Прежде отбытия из Велья, — записал в этот день в своем месяцеслове псковский наместник Иван Алферьевич Пиль, сопровождавший царский поезд, — ее величество соизволили свершить, в сопровождении своей свиты и господ псковских дворян первых классов, пешее хождение к местному озеру Чадо, где на большом лугу, для высочайшего отдохновения, приказано было поставить ставок, из коего смотреть изволили кошение на том лугу травы крестьянами, во многочисленном народе до ста, а может, и более душ мужиков и их жен, и девок. И как ими окончено было кошение, то все сии подданные стали водить караводы и песни увеселительные петь, на которые ее величество смотреть благосклонно изволили и хвалили тако: „Господа, с умилением взирали мы на забавы сих чистых сердцем детей Природы и Отечества нашего. Мню я, что народ сей столь прекрасно поет и пляшет потому, что в благоденствии пребывает и о зле не думает“. По окончании отдохновения ее величество приказали царскому поезду следовать, спустя некоторое время, к городу Опочке, про который они прежде были наслышаны еще в Пскове, а я со своими людьми с великим поспешением поскакал немедля».

Так возникла идея постройки еще одного царского Увеселительного дворца, на этот раз в Псковском наместничестве.

Вскорости село Велье «со всеми принадлежащими До него деревнями, землями и угодьями» было пожаловано Екатериной Ланскому, а знаменитому архитектору Кваренги была заказана разработка проекта «громадного дворца в Велейской вотчине». Чертежи Кваренги сохранились. По проекту, это очень большое Двухэтажное каменное здание, длиною в сто тринадцать метров, с парадным двором и обширным парадным подъездом, к которому подводит широкая улица из двенадцати двухэтажных «кавалерских и фрейлинских» домов. В композиции, созданной великим архитектором, отразился прием планировки королевского дворца в Версале.

Но великолепному проекту не суждено было осуществиться. Вскоре после начала строительства, в июле 1784 года, Ланской скоропостижно скончался. Царица была безутешна. Строительство в Велье было приостановлено, а село вновь возвращено в казну. Проекты Кваренги сдали в гофинтендантскую контору, потом в архив, а оттуда они попали в Эрмитаж, где хранятся и поныне.

Проект дворца в Велье занимает видное место в творчестве Кваренги — основоположника классицизма в русской архитектуре XVIII века, строителя таких шедевров, как Александровский дворец в Царском Селе, Английский дворец в Петергофе, Смольный институт в Петербурге, и других зданий. Дворец в Велье мог стать яркой страницей истории зодчества России XVIII века. Надо полагать, что какие-то следы сооружения дворца сохранились до наших дней в самом Велье. Они ждут своего исследователя.

Святогорский монастырь… Стертые каменные ступени ведут на верх древнего городища. Площадка у апсиды Успенского собора. Каменный крест — «жальник» — XVI столетия, приткнувшийся к белой стене. Могила Пушкина, похожая на огромный букет из ландышей, тюльпанов, сирени. Цветы возложили участники Всесоюзного Пушкинского праздника поэзии.

Окна собора открыты. Поет Иван Семенович Козловский. Под сводами гудит перезвон колоколов, слышится протяжная русская песня «Вечерний звон».

Сегодня этому храму исполнилось четыреста лет.

Много лет тому назад безымянный монах-летописец написал здесь в назидание потомкам «Повесть о явлении чудотворных икон пресвятыя владычицы нашей богородицы и приснодевы Марии во области града Пскова на Синичьи Горе, иже ныне завома Святая Гора».

«Святогорская повесть» чудом сохранилась во время пожара, случившегося в середине XVIII века, когда в огне погиб почти весь архив Святогорского монастыря. Ее обнаружил уже в пушкинское время псковский епископ Евгений Болховитинов — известный ученый-историк, собиратель псковских древностей, автор целого ряда трудов по истории русской культуры. На основании этой летописной повести Болховитинов написал и издал в 1821 году в Дерпте книжку «Описание Святогорского монастыря».

Этой книгой бойко торговали монастырские офени на ежегодных святогорских ярмарках. Экземпляр «Описания» был в библиотеке Тригорского, и его, вероятно, видел Пушкин, который любил рыться в ней.

Очень интересна судьба этого литературного памятника. Болховитинов, уезжая в 1823 году из Пскова в Киев, куда получил новое назначение, увез с собою много древних псковских рукописей, в их числе и «Святогорскую повесть». После смерти ученого его архив поступил в Киево-Печерскую лавру, а после Октябрьской революции — в библиотеку древних актов Украинской Академии наук. Во время оккупации Киева фашистами эта повесть, в числе других древних литературных памятников, была увезена в Германию, а после разгрома фашизма попала в руки американцев, которые вынуждены были вернуть награбленное Киеву по требованию нашего правительства. Эту рукописную книгу мне удалось увидеть и сфотографировать в Киеве в 1949 году.