Ярослав Тинченко - Белая гвардия Михаила Булгакова

После занятия Крыма нашими частями, я был секретарем Феодосийского Укома. В период суровой ликвидации белогвардейщины Карум не только был освобожден Особым Отделом, но и, сколько мне помнится, тут же получил назначение на общественную военно-преподавательскую должность. Я полагаю, что этого не произошло бы (принимая во внимание, какому фильтру подвергались тогда все военнослужащие), если бы Карум был бы замешан в чем-либо другом, помимо чисто преподавательской деятельности.

Еще такие факты: Карум до суда надо мной (т. е. когда он еще не подозревал, что я большевик) часто и резко высказывался против белых, чем очень рисковал, ибо не знал, в конце концов, что таков я сам.

В советское время — за эти 5–6 лет — я изредка встречал Карума и всегда он производил на меня впечатление человека, вполне преданного своей советской работе и сочувственно настроенного.

Этим своим письмом я нисколько не намерен вмешиваться в ход какого бы то ни было ныне производимого в отношении Карума дознания, но считал своим долгом представить о нем свидетельственные показания из известного мне его прошлого.

Член РКП И. Каменский"

В этом документе есть несколько неточностей, вызванных неосведомленностью автора. В частности, как отмечалось, Карум ушел из училища лишь в апреле 1920 года, а И. Каменский утверждает, что "еще при Деникине". Эти

факты, благодаря свидетельствам Каменского, в последующем не проверялись органами ОГПУ и ГПУ, что спасло Леонида Карума от расстрела.

После оставления белыми Крыма Леонид Сергеевич остался в Феодосии. Пришедшие красные его, как сообщника местных большевиков, не тронули. Уже зимой 1921 года Леониду Каруму и Варваре Булгаковой удалось вновь вернуться в Киев, где Карум поступил на Советскую службу. Долгое время он преподавал в Военной школе Каменева, созданной на базе Киевского Константиновского училища, затем перешел на должность военного руководителя Киевского института Народного Хозяйства. Леониду Каруму удалось создать военную кафедру института, где он собрал многих именитых офицеров и генералов старой российской армии. Работал у него и бывший колчаковский офицер Петр Иванович Бржезицкий, во многим ставший прототипом для создания образа Мышлаевского в романе "Белая гвардия".

В 1929 году Леонид Сергеевич Карум был арестован органами Киевского ОГПУ по обвинению в организации контрреволюционной офицерской организации. По этому делу было привлечено около трех тысяч офицеров по всему Советскому Союзу, когда-либо служивших в белых армиях. На основе сфабрикованных дознаний в ОГПУ были созданы дело "Весна" и дело "бывших гвардейских офицеров". Леонид Карум проходил в ОГПУ, как один из руководителей заговора "Весна". "Главарем" этого дела был выведен бывший генерал Владимир Ольдерогге, руководивший в то время Военной школой имени Каменева. Владимир Александрович Ольдерогге в гражданскую войну был одним из руководителей разгрома Красной армией войск Колчака. Его помощниками ОГПУ "сделало" Карума и бывшего полковника Минина, зятя Ольдерогге и однополчанина Леонида Сергеевича. Только в Киеве по этому дело было* арестовано и осуждено около 300 человек. Каруму на сей раз удалось открутиться, но его дело осталось. Именно из него мы и почерпнули ряд фактов из жизни Леонида Сергеевича. Из дела 1929 года мы так же публикуем здесь и заявление Карума, повествующее о его деятельности на военно-преподавательской работе в 1921–1929 годах.

Вновь взяли Леонида Карума в 1931 году. Три года он отсидел в лагере под Мариинском, а затем поселился в Новосибирске, куда приехала и Варвара Булгакова с дочерью. Леонид Сергеевич устроился на преподавательскую работу, читал курс немецкого языка, а затем заведовал кафедрой иностранных языков в Новосибирском медицинском институте. В послевоенные годы Леонид Карум взялся за написание воспоминаний "Моя жизнь. Рассказ без вранья".

Умер Леонид Сергеевич Карум в 1968 году, спустя 14 лет после смерти его верной жены, Варвары Афанасьевны Булгаковой.

В романе "Белая гвардия" Михаил Афанасьевич Булгаков создал примечательный образ хвастуна и трепача, но большого мечтателя и влюбленного молодого человека (во всяком случае, делающего вид влюбленного), Леонида Юрьевича Шервинского. Портрет Шервинского, набросанный писателем несколькими яркими мазками, дает нам не совсем благоприятное представление об этом человеке:

"Карасевы золотые пушки на смятых погонах были форменным ничтожеством рядом с бледными кавалерийскими погонами и синими выутюженными бриджами Шервинского. В наглых глазах маленького Шервинского мячиками запрыгала радость при известии об исчезновении Тальберга. Маленький улан сразу почувствовал, что он, как никогда, в голосе, и розоватая гостиная наполнилась действительно чудовищным ураганом звуков, пел Шервинский эпиталаму богу Гименею, и как пел! Да, пожалуй, все вздор на свете, кроме такого голоса, как у Шервинского. Конечно, сейчас штабы, эта дурацкая война, большевики, и Петлюра, и долг, но потом, когда все придет в норму, он бросает военную службу, не смотря на свои петербургские связи, вы знаете, какие у него связи — о-го-го… и на сцену. Петь он будет в La Scala и в Большом театре в Москве, когда большевиков повесят в Москве на фонарях на Театральной площади. В него влюбилась в Жмеринке графиня Лендрикова, потому что когда он пел эпиталаму, то вместо fa взял 1а и держал его пять тактов. Сказав — пять, Шервинский сам повесил немного голову и посмотрел кругом растерянно, как будто кто-то другой сообщил ему это, а не он сам"…

Несколько дополнительных любопытных штрихов, касающихся личного отношения к Шервинскому Алексея Турбина, его переодевания и преображения при каждой сменяющейся власти, наконец, подчеркнутые писателем обширные денежные возможности данного персонажа романа, дают нам полное представление о Леониде Юрьевиче.

"А Шервинский? А, черт его знает… Вот наказанье с бабами. Обязательно Елена с ним свяжется, всенепременно… А что хорошего? Разве что голос? Голос превосходный, но ведь голос, в конце концов, можно и так слушать, не вступая в брак, не правда ли… Впрочем, неважно".