Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Советская классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты
Автор:

Михаил Булгаков
Жанр:

Советская классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты краткое содержание

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Михаил Булгаков, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Белая гвардия» — не просто роман, но своеобразная «хроника времени» — хроника, увиденная через призму восприятия «детей страшных лет России». Трагедия издерганной дворянской семьи, задыхающейся в кровавом водовороте гражданской войны, под пером Булгакова обретает черты эпической трагедии всей русской интеллигенции — трагедии, отголоски которой доносятся до нас и теперь…

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Михаил Булгаков

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

MIKHAIL BULGAKOV	Михаил Булгаков.
THE WHITE GUARD	Белая гвардия
One	ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
Great and terrible was the year of Our Lord 1918, of the Revolution the second.	Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй.
Its summer abundant with warmth and sun, its winter with snow, highest in its heaven stood two stars: the shepherds' star, eventide Venus; and Mars -quivering, red.	Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.
But in days of blood as in days of peace the years fly like an arrow and the thick frost of a hoary white December, season of Christmas trees, Santa Claus, joy and glittering snow, overtook the young Turbins unawares.	Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем!
For the reigning head of the family, their adored mother, was no longer with them.	Мама, светлая королева, где же ты?
A year after her daughter Elena Turbin had married Captain Sergei Talberg, and in the week in which her eldest son Alexei Turbin returned from years of grim and disastrous campaigning to the Ukraine, to the City of Kiev and home, the white coffin with the body of their mother was carried away down the slope of St Alexei's Hill towards the Embankment, to the little church of the St Nicholas the Good.	Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе.
Their mother's funeral had been in May, the cherry and acacia blossom brushing against the narrow lancet windows of the church.	Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна.
His cope glittering and flashing in the golden sunlight, their parish priest Father Alexander had stumbled from grief and embarrassment while the deacon, his face and neck mauve, vested in beaten gold down to the tips of his squeaky boots, gloomily intoned the words of the funeral service for the mother who was leaving her children.	Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей.
Alexei, Elena, Talberg, Anyuta the maid who had grown up in the Turbins' house, and young Nikolka, stunned by the death, a lock of hair falling over his right eyebrow, stood at the foot of the ancient brown ikon of St Nicholas.	Алексей, Елена, Тальберг и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы.
Set deep on either side of his long bird-like nose, Nikolka's blue eyes had a wounded, defeated look.	Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито.
Occasionally he raised them towards the ikon screen, to the vaulted apse above the altar where that glum and enigmatic old man, God, towered above them and winked.	Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал.
Why had he inflicted such a wrong on them?	За что такая обида?

Wasn't it unjust?	Несправедливость?
Why did their mother have to be taken away, just when they had all been reunited, just when life seemed to be growing more tolerable?	Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?
As he flew away through the crack that had opened up in the sky, God vouchsafed no answer, leaving Nikolka in doubt whether the things that happened in life were always necessary and always for the best.	Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.
The service over, they walked out on to the ringing flagstones of the porch and escorted their mother across the vast City to the cemetery, to where their father had long lain under a black marble cross.	Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец.
And there they buried their mother . . .	И маму закопали.
For many years before her death, in the house at No. 13 St Alexei's Hill, little Elena, Alexei the eldest and baby Nikolka had grown up in the warmth of the tiled stove that burned in the dining-room.	Эх... эх... Много лет до смерти, в доме N13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку.
How often they had followed the story of Peter the Great in Holland, 'The Shipwright of Saardam', portrayed on its glowing hot Dutch tiles; how often the clock had played its gavotte; and always towards the end of December there had been a smell of pine-needles and candles burning on evergreen branches.	Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади "Саардамский Плотник", часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях.
In answer to the gavotte played by the bronze clock in their mother's bedroom - now Elena's - the black clock on the wall had struck its steeple chimes.	В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем.
Their father had bought both clocks long ago, in the days when women had worn funny leg-of-mutton sleeves.	Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава.
Those sleeves had gone, time had slipped by like a flash, their father the professor had died, and they had all grown, but the clock remained the same and went on chiming.	Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем.
They had all grown used to the idea that if by some miracle that clock ever fell off the wall, it would be as sad as if a beloved voice had died and nothing could ever be hung there in its place.	К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь.
But clocks are fortunately quite immortal, as immortal as the Shipwright of Saardam, and however bad the times might be, the tiled Dutch stove, like a rock of wisdom, was always there to radiate life and warmth.	Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий.

The stove; the furniture covered in old red velvet; the beds with their shiny brass knobs; the worn carpets and tapestries, some plain red, some patterned, one with a picture of Tsar Alexei Mikhailovich, another showing Louis XIV reclining beside a silken lake in paradise; the Turkish carpets with their gorgeous oriental curlicues which had danced in front of little Nikolka's eyes when he was once delirious from scarlet fever; the bronze lamp and its shade; the finest bookshelves in the world full of books that smelled mysteriously of old chocolate with their Natasha Rostovs and their Captain's Daughters, gilded cups, silver, portraits, drapes: all seven of those crammed, dusty rooms in which the young Turbins had been raised; all this, at a time of great hardship, was bequeathed to the children by their mother who as she lay gasping, her strength failing, had clutched the hand of the weeping Elena and said:

Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, -все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила: