Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

Концерт закончился часам к десяти вечера. Всем участникам дали за работу необычные для лагеря продукты. Мне и Михаилу заместитель зондерфюрера вручил… по большой головке чеснока. Не ожидавшие лишь такой мизерной и непонятной оплаты за свой труд, мы сначала даже не знали, что с этим чесноком делать. Но все-таки нашли ему применение, добавляя крошками в суп и натирая им куски хлеба.

В барак мы вернулись к несколько запоздавшей из-за концерта вечерней поверке и сразу, не дождавшись наступления 12 часов ночи, то есть Нового, 1943 года, легли спать и заснули. Точно так же поступили почти все в бараке. Итак, закончился тяжелейший для граждан нашей страны проклятый 1942 год. Во всей моей дальнейшей жизни такого плохого года для меня уже больше не было.

1 января 1943 года из-за новогоднего праздника было в лагере в основном нерабочим днем (работали лишь повара, истопники, уборщики и некоторые другие). На воле царил легкий морозец, и на земле лежал тонким слоем снег. Никто в нашем бараке не поздравил друг друга с наступившим Новым, 1943 годом. Рацион и «меню» казенного питания оказались, несмотря на большой для всех людей праздник, такими же, как и в будничные дни.

Для меня день прошел главным образом в прогулках по территории лагеря с Михаилом Бровко. Опять зашли к его земляку-одесситу, поделились мнением о вчерашнем концерте, который зрителям понравился, но вызвал недовольство исполнителей из-за того, что их старание немецкое начальство почти ничем материально не поощрило.

В том же бараке я разговорился с пожилым пленным, работавшим на складе обмундирования и обуви, которым заведовал уже упомянутый фельдфебель Кинто. Случайно выяснилось, что тому пленному крайне необходим для правки бритвы широкий ремень, а у меня такой ремень имелся и бесполезно лежал в вещевом мешке. Я поинтересовался, чем бы он мог расплатиться за ремень. Мы договорились, что завтра он постарается достать со склада нужные мне шинель и пилотку в обмен за ремень. Я попросил, чтобы вещи, во-первых, были достаточно теплыми и новыми и, во-вторых, примерно такого цвета, как наши красноармейские гимнастерки, а не перекрашенными.

Утром 2 января 1943 года в нашей мастерской ее главный – немецкий шеф, русский шеф и старший переводчик Воробей, другие немецкие сотрудники и одновременно наши охранники поздравили всех пленных с наступившим Новым годом и пожелали пленным счастливого возвращения на родину после «скорого окончания войны».

Главный шеф и другие немецкие сотрудники были на новогоднем концерте, который им очень понравился, но они не знали, что я и Михаил были там артистами. Это сообщение их обрадовало, и все они нас похвалили, сказав, что мы подняли престиж мастерской и ее руководства перед комендатурой лагеря. За это нас угостили – каждого – тремя очень вкусными яблоками, которых мы давно не ели. Вечером, отдав ремень и старые шинель и пилотку «покупателю», я получил совершенно новую французскую шинель и пилотку цвета хаки. Вещи, как я и хотел, оказались зеленого цвета и сшитыми из толстого сукна. По покрою шинель напоминала прямое гражданское пальто с двумя внутренними нагрудными карманами и двумя наружными по бокам. Кроме того, с боковых сторон имелись прорези, куда можно было погружать руки для обогрева.

Теперь в новом обмундировании я выглядел совсем молодцом, и лагерные часовые, если бы не ярко-красные долбленые колодки, вполне могли принимать меня за французского военнопленного, поскольку на одежде не было знака «SU». Конечно, этот знак следовало немедленно нанести, но я решил пока воздержаться от этого до первого замечания немцев, которое, впрочем, так и не последовало. Товарищи по мастерской похвалили мою новую одежду.

16 января Марат и я снова «спикировали», как у нас выражались, на бурт с картошкой. В больших карманах моей новой шинели мне удалось унести «законные» и дополнительно прихваченные с поля 16 картофелин, из которых большую часть я отдал Михаилу Бровко. Растроганный этим, он заставил меня взять на добрую память его немецкий алюминиевый котелок с такой же крышкой, на которой можно было размещать второе блюдо. А я отдал ему свой красноармейский.

В воскресенье, 17 января, в нашем бараке опять организовали «общее собрание» и раздали несколько экземпляров газеты «За Родину», а также новой русской газеты «Заря», выходившей под девизом «Трудящиеся всех стран, объединяйтесь для борьбы с большевизмом!». Ответственным редактором газеты был как будто Н.В. Гранин. На первой полосе одного из номеров красовался большой портрет генерала A.A. Власова в советской военной форме, но без петлиц. Под портретом была статья об этом «видном бывшем советском генерале». На другой полосе находилось «Обращение Русского комитета к бойцам и командирам Красной армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза», якобы принятое накануне на совещании этого комитета в Смоленске.

Уже упоминавшийся руководитель лагерной группы агитаторов прочитал «Обращение» вслух, давая собственные комментарии. Целями комитета были объявлены: свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией и создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России без большевиков и капиталистов». Красноармейцев и всех русских людей призывали к переходу на сторону «действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии (РОА)». Замечу, что в Германии я почти ни разу не видел публикации, где бы содержалась критика в адрес В.И. Ленина. Чаще всего о нем вообще ничего не писали. Критиковали и проклинали в основном И.В. Сталина.

Собрание закончилось призывом к военнопленным поддержать «Обращение» и записаться в РОА.

Между тем в немецких газетах я почти ежедневно читал очень тревожные для немцев сводки с театров военных действий. Особенно бросались в глаза сообщения, что «крупные германские войсковые формирования во главе с генерал-лейтенантом Ф. Паулюсом, окруженные Красной армией в районе Сталинграда, в условиях жесточайшего холода, недостатка боеприпасов, топлива и продовольствия мужественно отбивают беспрерывные атаки противника, совершенно не считающегося со своими огромными потерями». Отмечалось, что противник имеет большое численное преимущество в живой силе и артиллерии, а также в танках.

В нашей мастерской и вообще в лагере немцы пришли от этих сообщений в уныние. Мой собеседник и покровитель Ганс тайком от своего начальства расспрашивал меня, какого я мнения об исходе этой войны. Я ответил, что пока не могу сказать ничего определенного.

В оперативных сводках отмечалось усиление налетов англо-американской авиации на города и промышленные объекты Германии, сообщалось о больших жертвах среди населения. А газеты, выходившие в Германии на русском языке, почти не давали об этом сообщений, вероятно опасаясь, что соотечественники не станут откликаться на призывы о вступлении в ряды РОА.