Николай Богословский - Чернышевский

– А он пускай в это время побегает.

Благотворное влияние Чернышевского испытали на себе многие деятели литературы и искусства. Поэт-петрашевец Плещеев, находившийся долгие годы в ссылке в Оренбургском крае, прочитав «Очерки гоголевского периода», почувствовал бесконечное уважение и симпатию к их автору. Вернувшись в 1858 году из ссылки и познакомившись у Некрасова с Чернышевским, он на всю жизнь сохранил благодарную память о том, с каким искренним сочувствием отнесся Чернышевский к нему и какое обаятельное впечатление произвели на него беседы с Николаем Гавриловичем, его ум, простота и сердечность.

«Я тогда не имел еще почти никакого литературного имени, – писал позднее Плещеев, – и ободряющий голос такого крупного литературного деятеля имел для меня огромное значение. Никогда я не работал так много и с такою любовью, как в эту пору… Сколько хороших, незабвенных вечеров проводил я у него!..»

Летом 1858 года в Петербург приехал из Италии известный художник Александр Иванов, друг Гоголя, автор картины «Явление Христа народу», над которой он работал поистине с упорством средневекового отшельника более четверти века. Самый выбор сюжета картины был продиктован Иванову его религиозным образом мыслей. Но незадолго до возвращения на родину он пережил глубокий душевный кризис, в корне изменивший его взгляды на жизнь, на цели и назначение искусства.

Начало этому кризису было положено революционными бурями 1848 года; но понадобилось еще несколько лет, чтобы художник окончательно вырвался из плена религиозно-мистического настроения. Герцен, встречавшийся с Ивановым в Риме незадолго до начала революции 1848 года, тщетно пытался тогда поколебать его убеждения. При первом знакомстве у ник зашел спор о книге Гоголя «Переписка с друзьями», которую Герцен, как и все передовые люди, считал преступной изменой народу.

В начале революции Иванов, по словам Герцена, «плотнее запирался в своей студии, сердился на шум истории, не понимал его». Вскоре Герцен уехал из Рима, и связь его с Ивановым совершенно прервалась. Но в 1857 году он неожиданно получил от него письмо. Каждое слово этого письма дышало «иным веянием, сильной борьбой; запертая дверь студии, – говорит Герцен, – не помешала, мысль века прошла сквозь замок, страдания побитых разбудили его…»

Иванов писал: «Следя за современными успехами, я не могу не заметить, что и живопись должна получить новое направление. Я полагаю, что нигде не могу разъяснить мыслей моих, как в разговорах с вами, а потому решаюсь приехать на неделю в Лондон…»

При встрече с Герценом Иванов с жаром признался ему: «Я мучусь о том, что не могу формулировать искусством, не могу воплотить мое новое воззрение, а до старого касаться я считаю преступным».

Выслушав его горячую исповедь, Герцен со слезами на глазах обнял Иванова и сказал: «Хвала русскому художнику, бесконечная хвала! Не знаю, сыщете ли вы формы вашим идеалам, но вы подаете не только великий пример художникам, но даете свидетельство о той непочатой, цельной натуре русской, которую мы знаем чутьем, о которой догадываемся сердцем и за которую, вопреки всему делающемуся у нас, мы так страстно любим Россию, так горячо надеемся на ее будущность!»

Вскоре по приезде в Петербург Александр Иванов пришел к Чернышевскому, ища и у него моральной поддержки, какую прежде, вдали от родины, нашел он у Герцена. Много часов провел художник в тот день в беседе с Николаем Гавриловичем.

Обаятельные личные качества Александра Иванова – младенческая чистота души, трогательная наивность, благородная искренность и величайшая скромность в соединении с жаждой истины и стремлением отдать все силы родному народу – поразили Чернышевского. Но еще больше он был удивлен и обрадован, увидев, что Иванов проявляет глубокий интерес к материалистической философии, к прогрессивным идеям, совершенно противоположным направлению «Переписки» Гоголя. Иванова не удовлетворял характер современного искусства.

– Новое время, – говорил он Чернышевскому, – требует нового искусства. Идея нового искусства, сообразного с современными понятиями и потребностями, до сих пор еще не вполне прояснилась во мне. Я должен еще много и неусыпно трудиться над развитием своих понятий; не раньше, как через три-четыре года, я сам отчетливо пойму, что и как я должен делать; я должен разработать свои понятия и должен определить их; раньше той поры, когда определится во мне идея современного искусства, я не начну производить новые картины. До той поры я должен работать не над изображением своих идей на полотне, а над собственным образованием… Художник должен стоять в уровень с понятиями своего времени… Мы, художник», получаем слишком недостаточное общее образование, – это связывает нам руки. Сколько сил у меня достанет – буду стараться, чтобы молодое поколение было избавлено от недостатка, от которого мне пришлось избавляться так поздно. Вот теперь я, как видите, должен узнавать с большими затруднениями то, что другие узнают в университете. А как трудно отделываться в мои лета от вкоренившихся понятий! У нас в России находится много людей с прекрасными талантами к живописи. Но великих живописцев не выходит из них, потому что они не получают никакого образования. Владеть кистью – этого еще очень мало для того, чтобы быть живописцем. Живописцу надобно быть вполне образованным человеком. Если я получу какое-нибудь влияние на искусство в России, я прежде всего буду хлопотать об устройстве такой школы живописи, где молодые люди, готовящиеся быть художниками, получали бы основательное общее образование. Руководителем в живописи молодых художников с таким приготовлением я желал бы быть. В среде их могло бы развиться новое направление искусства. Я уже стар, а на развитие искусства, удовлетворяющего требованиям новой жизни, нужны десятки лет. Мне хотелось бы положить хотя начало этому делу. Буду трудиться, мало-помалу научусь яснее понимать условия нового искусства, а потом выйдут из молодого поколения люди, которые совершат начатое мною.

– Но скажите хотя в общих чертах, в каком виде представляется вам новое направление искусства, насколько оно стало уже понятно для вас? – спросил его Чернышевский.

– С технической стороны оно будет верно идеям красоты, которым служили Рафаэль и его современники… Соединить рафаэлевскую технику с идеями новой цивилизации – вот задача искусства в настоящее время. Прибавлю вам, что искусство тогда возвратит себе значение в общественной жизни, которого не имеет теперь, потому что не удовлетворяет потребностям людей. Я, знаете ли, боюсь, как бы не подвергнуться гонению, – ведь искусство, развитию которого я буду служить, будет вредно для предрассудков и преданий, – это заметят, скажут, что оно стремится преобразовывать жизнь, – и знаете, ведь эти враги искусства будут говорить правду: оно действительно так.