Герви Аллен - Эдгар По

Комната миссис Клемм находилась на первое этаже. По и Вирджиния поселились в мансарде; под ней находился кабинет По с большим камином, украшенным резной облицовкой; одна дверь выходила в коридор, другая — на Блумингдейлскую дорогу. Здесь был закончен «Ворон», строки которого навеки запечатлели некоторые предметы обстановки этой комнаты. До По ее занимал другой постоялец Бреннанов, француз, служивший в армии Наполеона и отправившийся в изгнание после падения Первой империи. Стены были обтянуты тяжелыми драпировками в стиле ампир и увешаны французскими гравюрами с изображением батальных сцен; немного громоздкая, обитая маркизетом мебель, книжный шкаф, прямоугольный письменный стол, стенные часы. Из двух небольших окон с квадратными переплетами и старинными толстыми стеклами открывался вид через Гудзон на Нью-Джерси. На прибитой над дверью полке стоял бюст «беломраморной Паллады».

Бреннаны сохранили немало воспоминаний о жизни По в их доме — о том, как он долгими часами писал у себя в кабинете, как вместе с Вирджинией любовался из окна закатами на Гудзоне, о рукописях и письмах, в беспорядке разбросанных по дощатому полу его комнаты, о его привычке подолгу в задумчивости сидеть на скамейке у пруда, в тени раскидистого дерева, куда за ним посылали кого-нибудь из детей, когда подходило время обедать. Юный Том Бреннан хорошо помнил, как их странный гость что-то чертил тростью в пыли или, взобравшись на вершину поднимавшегося невдалеке холма Маунт-Том, часами не отрывал мечтательного взгляда от струящегося внизу Гудзона.

Марту Бреннан соседи описывают как темноволосую и голубоглазую ирландскую красавицу. Она была почти ровесницей Вирджинии, которая не могла и мечтать о лучшей подруге. Марте часто приходилось видеть, как миссис По аккуратно склеивает в длинные свитки рукописи своего мужа, которыми она очень гордилась, хотя и мало понимала, о чем там идет речь. Для нее литературная ценность этих манускриптов заключалась в их внушительных размерах и затейливом виде, в каллиграфическом изяществе строк, выведенных медным пером Эдгара. Миссис Клемм знала в книгах больше толку. Будучи убежденной поклонницей творчества своего племянника, она слушала многое из того, что писал По, а когда тот уставал, варила ему кофе. По придавал большое значение впечатлению, которое производили рассказы и стихотворения при чтении вслух. Стремясь достичь совершенной гармонии звукового рисунка прозы и стиха, он читал или декламировал написанное всякому, кто соглашался слушать, либо сочинял вслух, когда таковых не находилось.

На ферме По не докучали визитеры, однако сам он иногда бывал в Нью-Йорке, отправляясь туда пешком, если не было денег, чтобы доехать, — а случалось так довольно часто. Миссис Бреннан говорила. что за стол По всегда расплачивались в срок. Весь доход, на который По мог в это время рассчитывать. ограничивался гонорарами за три рассказа, посланных Гоуди, — доброму другу, заплатившему, должно быть, вперед, — очерк о Лоуэлле, помещенный в «Грэхэмс мэгэзин», и посланные в журнал «Коламбиен мэгэзин» новеллы «Ангел необъяснимого» и «Месмерическое откровение» — последний предмет, как и спиритические явления, в ту пору будоражил многие умы. В рассказе «Литературная жизнь Какваса Тама, эсквайра», одном из своих автобиографических произведений, написанных с большой долей иронии, он опять возвращается к эпизодам проведенной в Ричмонде молодости, которые изображает в сатирическом духе. Видимо, не без тайного удовольствия он послал эту юмореску в свой родной город, в журнал «Сазерн литерери мессенджер», где она появилась в декабре 1844 года и была несколько позднее перепечатана нью-йоркским еженедельником «Бродвей джорнэл».

Нет никаких сомнений в том, что «Ворон» обрел свою окончательную форму в доме на холмистом берегу Гудзона. Столь же достоверно известно, что у По уже имелся первый вариант стихотворения, когда он переехал жить на блумингдейлскую ферму. Как мы помним, идея «Ворона» зародилась четырьмя годами раньше в Филадельфии, когда По писал рецензию на роман Диккенса «Барнеби Радж», в котором эта птица играет важную роль.

«События, неподвластные моей воле, всегда препятствовали мне в приложении сколько-нибудь серьезных усилий в той области, которую при более благоприятных обстоятельствах я избрал бы своим поприщем, — говорит По, добавляя, — Поэзия для меня — не профессия, а страсть; к страстям же надлежит относиться с почтением — их не должно, да и невозможно пробуждать в себе по желанию, думая лишь о жалком вознаграждении или о еще более жалких похвалах толпы». В сельском доме на берегу Гудзона По впервые, хотя бы на короткое время, оказался в «более благоприятных обстоятельствах» и, помышляя об отнюдь не жалком вознаграждении, с великим старанием приступил к завершению работы над стихотворением, которое считал шедевром, достойным всеобщего признания. Свидетелями этих трудов были стены его кабинета, где, несмотря на увещевания миссис Бреннан, он но рассеянности вырезал на каминной доске свое имя.

Сочинял он по большей части глубокой ночью. Наверное, именно теперь все стихотворение предстало перед его мысленным взором в законченной форме. Найденный ранее прием — вещий крик ворона, откликающегося на речи лирического героя, По соединил с причудливо-жуткой романтической обстановкой и эффектами, в изображении и сплетении которых он был столь искусен. Осенними ночами, когда продуваемый всеми ветрами дом сотрясали порывы бури, когда гас огонь в очаге и ветви деревьев стучались в окно, а на пол падала тень от бюста Паллады, в сознании поэта окружающие его предметы смешивались с изысканным декором жилища, куда переносило его воображение. В эти полуреальные, полуфантастические покои он впустил ворона из «Барнеби Раджа», чью роль, однако, сделал более выразительной, По использовал когда-то высказанную им же идею о том, что «на протяжении всей драмы Барнеби Раджа могло бы звучать пророческое карканье ворона».

Ощущение безысходного отчаяния и неизбежности крушения всех надежд возникло в По как выражение меланхолической тоски, причины которой следует искать в его духовной природе и трагической судьбе. Сочетание характерной для него темы «утраченной возлюбленной» с роковым смыслом слов, произносимых вороном, ясно указывает на то, что поэт уже всецело осознал, что его попытка или навязанная браком с Вирджинией необходимость отдать мечте место, предназначенное в жизни для реальной любви, обрекла его на страдания и боль. Теперь он потерял надежду восполнить в идеальном мире то, чего был лишен в действительности. Спустя год Р. X. Хорн, прочтя стихотворение, написал По: «О „Вороне“ я того же мнения, что и мисс Баррет. Мне кажется также, что поэт хотел передать здесь крайне болезненное состояние воображения, наводящее на мысль о душе, которая готова низвергнуться в бездну исступления или мрачной тоски, беспрестанно угнетаемая одним и тем же неотступным чувством».