Александр Нилин - Стрельцов. Человек без локтей

Замечено, что труднее всего приходится в семейной жизни тем мужчинам, которые с детства жили вдвоем с мамой. Выйти из подчинения маме, из неуемности маминых забот в сколько-нибудь удачный союз с дамой, на которой женишься, — маловероятно, если не строишь с женой дом наново, отрешившись от былого семейного уклада. При квартирном вопросе, неразрешимом при советской власти, вероятность такого строительства (для сверхзаметного к тому же игрока) вообще сводилась к нулю. Правда, футболисты принадлежали к избранной категории советских граждан — им и с квартирным вопросом в большинстве случаев шли навстречу. Однако совсем отдельно от мамы Софьи Фроловны Эдуард стал жить уже в конце шестидесятых годов — при пятилетнем стаже во втором браке.

Валентин Иванов познакомился с гимнасткой Лидией Калининой в конце сентября пятьдесят шестого года в Ташкенте, где собрали олимпийцев перед отправлением в Мельбурн.

И через много лет, когда семью Ивановых, показательную семью знаменитых спортсменов (жена торпедовского корифея побеждала на двух Олимпиадах), с великолепными детьми и образцово налаженным домом, верными и полезными друзьями, прочным положением в обществе, привычно ставили в пример, Эдик все равно говорил мне, что брак Кузьмы не одобряет. Точнее, не одобрял самого Валиного замысла жениться на Лиде. И своего мнения не переменил даже тогда, когда в оценке этой эталонной семьи оставался в одиночестве. Он что-то путано говорил про то, что Иванов заслуживал лучшей партии (Кузьму он считал красавцем). Но я не мог с ним согласиться — Лидия Гавриловна изящна и привлекательна по сей день, мужа поддерживала во все трудные минуты, свою долгую удачливую карьеру никогда семейным делам не противопоставляла, даже наоборот. Однако важно для понимания отношений между партнерами, что Эдик со своею детской прямотой высказал Валентину свои сомнения — и, боюсь, лез с бестактными, учитывая серьезность чувств Иванова к Лиде, советами…

Не собираюсь одной стрельцовской бестактностью объяснять некоторое охлаждение, наметившееся в дружбе партнеров к началу сезона пятьдесят восьмого года.

Думаю, что Валентин Козьмич — напомню лишний раз, что был он старше Эдика, а мы здесь условились принимать во внимание особые счеты спортсмена со временем, отмеренным ему на судьбу и карьеру, и не только старше, но и умнее, о чем я никогда не забываю, когда сопоставляю их жизни в футболе, — так вот думаю, что Валентин Козьмич начал немного уставать от непредсказуемости товарища, с которой в быту он справлялся с гораздо меньшим удовольствием, чем на поле. Кузьма не отказывался от развлечений, но безоглядность в них ему все больше претила. Выпить он мог никак не меньше, если не больше, чем Стрельцов, но никакого кайфа от потери контроля над собой никогда не испытывал. Эдик, прямо скажем, пить не умел. Он был из тех людей, что меры убежденно знать не хотят — хмелеют довольно быстро, но пить продолжают все равно, невольно возлагая на собутыльников необходимость дальнейшей опеки и транспортировки. При славе Эдика ему вроде бы гарантирована была забота и опека. Но, как видим, все равно же влипал в различные неприятности. Мне кажется, Иванову претила роль какой бы то ни было уважаемой, любимой, однако, няньки. Кроме того, он гораздо острее и осмысленнее чувствовал свою избранность. Дорожил ею — и ею же руководствовался, выбирая компанию для отдыха с предполагаемым вкушением напитков. Возможно, развлечения Эдика раздражали его однообразием, круг интересов Иванова под влиянием знакомств, доступных знаменитому футболисту, расширялся.

Ну и чувство самосохранения у Валентина, конечно, было выше. Травму, полученную им в пятьдесят пятом году, излечить полностью не удалось: колено у Иванова так и не сгибается до конца — Лидия Гавриловна считает, что он прихрамывает и при ходьбе. Поэтому свою дальнейшую жизнь в футболе он вынужден был строго просчитывать. Это никогда никому не бросалось в глаза. Иванов не переусердствовал в тренировках. Но и не давал себе поблажек в труднейших матчах. Ни в чем себя не ограничивал, в течение всей футбольной карьеры не забывал дороги в хорошие рестораны. Артистичность в игре сочетал с приветливой общительностью в быту, особенно когда вращался в кругу стоящих, интересных ему, равных по положению в обществе людей. Но внутреннее ощущение опасности, возникшее в годы, когда в молодые их со Стрельцовым безумства стали вмешиваться власти и пресса, никогда больше его не оставляло. Он раньше других осознал, что на ведущих игроков, не спрятанных под кителями и гимнастерками с погонами, идет атака и возможен отстрел… Не знаю, предостерегал ли он Эдика от шагов совсем уж неосторожных или не верил, что Стрельцов, слишком далеко от берега отнесенный теплым течением эйфории, его услышит, но поведением повзрослевшего человека он уводил себя в сторону от участившихся нападок на вольничавших футболистов. Недоброжелатели обвиняли потом Валентина в излишней хитрости. Но он своим — отдельным — миром жертвовать не захотел — и что же: бросать в него за это камень?

Иванов женился на Лиде через три года после знакомства в Ташкенте.

Возможно, дававший бестактные советы Эдик считал себя опытным семьянином — он женился в пятьдесят седьмом. А вслух о намерении сочетаться с Аллой браком заговорил еще до Мельбурна — он со своей девушкой знаком был со школы.

«У моей тетки была подруга тетя Лена, — рассказывает Алла (чуть позже я объясню, почему ни слова в ее рассказе не тронул редакторским карандашом), — она была у него воспитательницей в детском саду. Говорила, вроде и не такой уж озорной Эдик был, но в угол поставят — никогда в жизни не попросит прощения.

Мы жили не так уж далеко друг от друга, хотя, чтобы дойти ему до меня, надо было делать такую загогулину — полчаса, наверное, шел. Он жил в Перове, а я на Перовском шоссе. Я в Москве, а он за городом.

Мне кажется, что я его видела в детстве на «Фрезере». Там в одном здании была женская школа № 453 и мужская № 439. Когда мы, девчонки, возвращались домой, вечно нас эти мальчишки гнали через свалку, били портфелями. Почему я думаю, что, может быть, он среди них был? Потому что позже он дружил с одним мальчишкой с моего поселка, с Витькой Канашкиным. Он к нему ходил не зря. У Витьки мама была хлеборезкой, и, когда бы мы, дети, ни входили в гастроном, она нам всё горбушки давала…

Взрослым я увидела Эдика зимой пятьдесят пятого года. Нам очень нравилось ходить в клуб перовский, и вот я там увидела его однажды и как-то первая так на него посмотрела, уж очень выделялся. И он как-то даже лихо рванулся ко мне, но был таким кольцом молодых мужчин окружен, что не преодолел его. Прозвенел звонок, и все ушли: кино началось. И до лета, до 10 июня пятьдесят пятого года, я его больше не видела.