Валерий Киселев - Заплачено кровью

- Куда ползете? Могли бы всех сейчас перебить!

Они попали в расположение роты лейтенанта Степана Снежинского. Рота на плацдарме была одна, все остальные силы 409-го полка находились за рекой.

- Давно здесь? - спросил Вольхин ротного.

- Пятый день, - ответил Снежинский. - Как шоссе перешли, так и сидим здесь.

- Связь есть у тебя?

- Есть, как же. Артиллерия помогает, когда совсем хреново становится. Вызываю то и дело. Снарядов только жалеют все время...

- Как мне лучше за Сож перебраться? Надо же своих искать.

- А мы что, не свои? - усмехнулся Снежинский. - Сейчас не советую: подходы к реке немцы простреливают плотно. Разве что ночью можно рискнуть. Сиди здесь да и мне подмога.

Лейтенант Степан Снежинский, двадцатилетний парень, высокий, с хорошей выправкой кадрового военного, командиром роты был назначен самим полковником Корниенко за какой-то час до прорыва через шоссе. Все эти дни с момента прибытия на фронт его взвод был в авангарде, когда наступали, и в арьергарде, когда отступали. Своего командира роты лейтенанта Комарова последний раз он видел еще в эшелоне. Так получалось, что задачи ему ставил то сам комбат, капитан Соловьев, то полковник Корниенко. А в основном он действовал самостоятельно - в боях, на переходах, и часто удивлялся, как это он со своим взводом до сих пор не потерялся и каждый раз оказывается в расположении полка. Видимо, военная судьба вела его той же полосой, что и полк.

Ротой Снежинский командовал уверенно. Помогало ему и то, что все трое его взводных, Гитин, Жуков и Симоненко, были из одного с ним училища, Ярославского пехотного, и подготовлены отлично. Бойцы в роте были в основном кадровые. Настрой у всех оказался хорошим. В общем, роту Снежинский в своих руках держал твердо и задачи выполнял уверенно. Что с остальными ротами батальона и где они находятся - он не знал. Слышал только, что у них в полку сейчас два батальона, третий так и не прибыл, потерялся по дороге. Знал, что комбат 1-го, капитан Ткаченко, ранен в первом бою, а в каком состоянии его батальон - не имел представления. Его рота через Варшавское шоссе перешла довольно легко и осталась на берегу Сожа, а остальные части полка пробились лишь к вечеру следующего дня и все тут же ушли за реку, в луга и кустарники. Локтевой связи с соседями у Снежинского не было, и он даже не знал, что левее его стоит гаубичный артполк, а правее, километрах в двух, стрелковый батальон капитана Леоненко.

В то утро, когда немцы разгромили артполк и батальон, они атаковали позиции и роты Снежинского, но сбить в реку не сумели, мешала артиллерия из-за реки. Атаковали здесь гитлеровцы несколько раз, силой до роты при поддержке пулеметного огня с бронетранспортеров и минометов, но без танков вытолкать их из траншей не сумели.

Не помогла гитлеровцам и авиация: пехота сидела в хорошо вырытых траншеях. Да и самолеты не бомбили, а только обстреливали из пулеметов.

Лейтенанту Вольхину с его бойцам до вечера пришлось два раза помогать роте Снежинского отбивать атаки немцев из леса. К счастью, у него убитых не было, но от роты к вечеру осталось меньше половины того, что было день назад. За эти несколько часов в роте Снежинского Вольхин освоился и даже ни разу не вспомнил, что он не в своем полку. И ротный ему понравился: парень хотя и моложе его, но военная косточка, упорный, командует умно, и люди его слушаются беспрекословно. Одного из взводных, младшего лейтенанта Симоненко, убило и Снежинский хотел было назначить Вольхина на его место, обещая договориться с комбатом. Валентин согласился, было, - все равно, где воевать, а тут порядок, чего бы еще искать, но поздно вечером Снежинский получил приказ оставить плацдарм и отвести роту за реку.

Этот день, с такими страшными событиями, показался Вольхину бесконечным. От усталости он мало что соображал, временами казалось, что теряет сознание, вновь накатило равнодушие ко всему, и он никак не мог понять Снежинского, когда тот, получив приказ на отход, возмущался: "Какой смысл? Держимся твердо. К нам бы, наоборот, переправлялись, нам на помощь".

Утром, когда стоял густой туман, они вброд перешли реку, нашли КП 409-го полка, а оттуда Вольхин, узнав, что его полк рядом, ушел к своим.

Оказалось, что от батальона их осталось всего человек пятнадцать. Из второй роты - ни одного бойца, из ротных - только их, старший лейтенант Цабут, и что с ними будет, куда их вольют, или заново сформируют батальон никто еще не знал.

- Пока сидите все здесь, - показал капитан Шапошников на отрытые щели у штаба полка.9

Полковник Гришин только закончил доклад по итогам боев по прорыву через шоссе на совещании у командира корпуса, как сообщили, что противник крупными силами атакует артполк Малыха и выдвинутый к шоссе 2-й батальон полка Шапошникова. Для всех собравшихся на совещании это сообщение было, как гром среди ясного неба. В штабе разработали план наступления на Пропойск, и главный удар должна была наносить дивизия Гришина, опираясь именно на этот плацдарм. Теперь план наступления пришлось срочно пересматривать, а потом оно и вообще было отложено, когда стали известны последствия операции противника против Малыха и Леоненко.

На душе у полковника Гришина в эти часы было тяжело, как никогда. Таких последствий для дивизии он не мог даже предвидеть, тем более что видимых признаков предстоящего наступления немцев и не было.

Тревожили Гришина и обстоятельства гибели артполка и батальона: "Очевидно, противник подтянул на этот участок крупные силы, тогда наступление с форсированием реки может закончиться более, чем плачевно... Да-а, как же это могло случится, что потеряли целый артполк сразу... Если бы знать..." - думал Иван Тихонович.

Он не снимал и с себя вины за случившееся. Обязан был предвидеть, лучше должен был организовать разведку. Он вспомнил сержанта-разведчика, и на душе стало нехорошо. "Ну, кто же мог знать, что такое случится, собирались наступать, немцев на этом участке не было вообще, именно поэтому артполку и не оставили пехотного прикрытия. Да и настроение у всех после прорыва через шоссе было такое, что самое страшное уже позади, немец здесь не так силен. Рассчитывали на усталость противника и просчитались... Опять не учли маневренности Гудериана, да и не отнять - воюет он умно...", - думал Гришин. Еще раз просматривая цифры доклада командиру корпуса, полковник Гришин увидел, что баланс потерь опять изменился в пользу противника. При прорыве дивизии из окружения ее частями было уничтожено 15 танков, 35 автомашин, 12 минометов, 6 орудий и до 200 гитлеровцев. Впрочем, все эти цифры не были абсолютно точны, учесть все сложно, и Гришин допускал, что в действительности они нанесли ущерба противнику гораздо больше, т. к. мелкие группы тоже, конечно, что-то подбили, сожгли, но и погибли сами, и естественно, сообщить о себе ничего не смогли.