Валерий Киселев - Заплачено кровью

Он не стал говорить, что есть и еще одна версия гибели комиссара: убит в спину кем-то из западноукраинцев, чтобы больше не поднимал людей в атаку.

- Полковник Гришин, товарищ капитан, - подал связист трубку Шапошникову.

- Слушаю, товарищ первый.

- Как обстановка? Взял Милославичи?

- Нет, - сдерживая вздох, ответил Шапошников. - Очень большие потери. В батальонах осталось по сто - сто пятьдесят человек, за сутки через медпункт прошли около восьмисот раненых... С полковым врачом даже истерика была столько раненых, - связать пришлось... За день артиллерия полка израсходовала полторы тысячи снарядов. Ранены два командира батальонов, убит Васильчиков, ранены помощники начштаба полка Пронин, Бакиновский, Василевский, заменявшие ротных и комбатов. Командный состав выбит почти полностью.

- Пойдешь сам и лично поднимешь людей в атаку, - после довольно длинной паузы холодно сказал Гришин. Ему казалось, что Шапошников сильно сгустил краски: в полку он был днем и обстановка была в общем-то нормальной.

- А кому прикажете передать командование полком?

- Кто с тобой есть?

- Кроме лейтенанта Тюкаева - никого.

- Хорошо, пошли Тюкаева, пусть он организует атаку.

Шапошников позвал лейтенанта Тюкаева, стоявшего здесь же, посмотрел ему в глаза. Он любил и уважал его - работник был расторопный, аккуратный и вдумчивый, первый помощник в штабных хлопотах да и внешне вызывал симпатию: открытое русское лицо, прямой взгляд, большой лоб. Как не хотелось посылать его на, в общем-то, бессмысленное и смертельно опасное дело...

- Возьмите с собой человек десять и идите в батальоны. Поднимайте людей в атаку еще раз. "Ничего и эта не даст, - подумал Шапошников. - Надо что-то срочно делать, выводить остатки полка из боя..."

Лейтенант Вениамин Тюкаев взял бойцов из комендантского взвода, которых хорошо знал лично, и пошел в боевые порядки.

Когда прошли рожь и вышли в открытое поле, немцы открыли по ним прицельный огонь. Тюкаев на ходу осматривал поле: непонятно было, кто живой, а кто убитый.

Перебежками от одного бойца к другому Тюкаев обошел позиции батальона Московского. Живые закрывались трупами. Стоило поднять голову - свистели пули. Тюкаеву дали связь со штабом полка, и немцы, заметив движение, хотя сумерки уж сгущались, открыли по нему огонь.

"Не подняться больше, невозможно", - лежа в наспех отрытом окопчике, решил Тюкаев.

Около девяти часов вечера Шапошников послал Наумова с группой бойцов в последний раз обойти батальоны и обдумать: возможно ли наступать в ближайшее время, или пора просить полковника Гришина разрешить отвести полк.

Наумов с двумя бойцами ползком из воронки в воронку, по истоптанной ржи, в которой то и дело попадались трупы, зажимая нос от смрада, дошел до окопчиков батальона Осадчего.

- Надо глотнуть, - поморщился он и налил себе и бойцам по наперстку спирта из фляжки.

Впереди вдруг послышалась грустная и протяжная украинская песня.

- Ну вот, я же говорил: как полтавчане заспивают, так все и стихнет, сказал Наумов. - Невольно же заслушаешься. Пошли, ребята.

От Осадчего Наумов прополз к Тюкаеву, сидевшему в расположении батальона Горбунова. Самого комбата ранило под вечер, и заменял его один из взводных.13 Все командиры рот были убиты еще раньше.

- Ну, как тут у вас? - Наумов поднял на винтовке каску из окопа. Через несколько секунд пуля со звоном срикошетила в сторону. - Все ясно. Бьют метко.

- Головы не поднять, как бреют, - сказал Тюкаев.

- У Осадчего какой анекдот мне рассказали... Один боец до того был трус, что боялся пошевелиться, так и просидел, как заяц, в своем окопе. И нашлись шутники - кто-то бросил ему камешек в каску. Так представляешь: умер от разрыва сердца. Фельдшер определил, - рассказал Наумов, и, закончив, добавил серьезно: - Вот ведь какое напряжение... Связь у тебя есть? Дай-ка Шапошникова... Александр Васильевич? Не поднять больше! Да и поднимать некого...

- Оставайся до темноты, а потом возвращайся на КП, - услышал Наумов. Будем решать.

Поздно вечером, когда полковник Гришин позвонил еще раз, Шапошников доложил обстановку и сказал:

- Товарищ полковник, продолжать наступление дальше - значит загубить полк. Люди измотаны до предела, весь день без горячей пищи, без воды. Сопротивление противника возрастает. Он имеет танки, мощную артиллерию, авиацию вызывает, когда хочет. Я посоветовался с коммунистами и прошу вас отдать приказ прекратить наступление и перейти к обороне. Полк физически не способен наступать.

- Кладбище у кого сейчас?

- За нами.

- Хорошо. Атаки прекратить, - тихо ответил Гришин, и, не простившись, положил трубку.

За сутки почти непрерывного боя противник понес от 137-й стрелковой дивизии полковника Гришина серьезные потери: до двух с половиной тысяч человек. Только полк Шапошникова почти полностью уничтожил два пехотных батальона. Было подбито и сожжено на дивизию двадцать танков, много другой техники, даже число пленных было солидным - сорок человек. Люди проявили редкую силу духа и упорство, сражались с невиданным до сих пор энтузиазмом, но тактический успех, достигнутый в первые часы наступления, так и не вырос в оперативный.

А утром 9 августа из района западнее Рославля в направлении Родня Климовичи перешел в наступление 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы Гудериана. Его 17-я танковая дивизия тремя колоннами по 20-30 машин обрушилась на боевые порядки истощенной в кровопролитных боях дивизии полковника Гришина.

На участке обороны полка Шапошникова гитлеровцы после мощной артподготовки двинули от Милославичей двадцать танков и батальон автоматчиков.

Как только началась артподготовка, Шапошников отдал приказ батальонам отходить от кладбища и с поля к лесу. По мощи артподготовки было ясно, что немцы начали не обычную контратаку, а серьезное наступление.

Капитан Лукин, незадолго до боев за Милославичи назначенный к Шапошникову первым помощником и после ранения Мажурина автоматически ставший начальником штаба 771-го полка, в момент артподготовки находился в батальоне Московского, уже почти сутки заменяя раненого комбата.

Оставив прикрывать отход роту Цабута, тридцать человек во главе с лейтенантом Вольхиным, он побежал догонять батальон вместе с писарем штаба сержантом Ляшко.

Сержант Петр Ляшко, высокий угловатый парень с юношескими плечами, оглянувшись на бегу, увидел, что по полю ползут несколько танков, а за ними в рост идут цепи пехоты. Навстречу, почти через головы своих, стреляли два орудия лейтенанта Агарышева из батареи Похлебаева. Мимо пронеслись две упряжки с орудиями, Ляшко узнал в одном из артиллеристов лейтенанта Терещенко, рядом с ним бежал лейтенант Панфилов в плащ-палатке.